Ретенция - [3]

В этом году моя практика прошла в лабораториях на работе, правда вот уже как три месяца мне разрешили бывать в них не чаще трёх раз в неделю. В остальное время я посещаю колледж и дописываю диплом, тесно связанный с новейшими разработками Корпорации. Не могу сказать, что мне нравится писать диплом. Склеивать фразы в предложения, создавая бесконечное полотно текста, невыносимо однообразно и занудно. Временами совершенно не знаешь, что вообще можно написать. Меня выручают практические наработки в лабораториях Корпорации. Отчёты я включаю в содержание дипломной работы. На них я буду опираться во время защиты этим летом.

– Трэй Коулмэн, старший сотрудник отдела, подтвердите своё участие, – не унимается мелодичный голос женщины, которую я миллион раз слышал, но никогда не видел вживую. Интересно, она вообще существует или это имитация?

Я вылетаю из ванной, проскакивая через силовое поле. Меня успевает тряхнуть и слегка подбросить в воздух. Мышцы рук и ног свело. Скулы напряжены, ощущения внутри них болезненны. Я опять забыл выключить свет, сработал предохранитель силового поля. «Чёрт, когда же я, наконец, выучу это простое правило – провести ладонью по правой плитке сбоку от проёма, и свет сам гаснет, – думаю я, немного приходя в себя после встряски. – И зачем вообще эти силовые поля, что за болван их придумал!» Руки и ноги отпускает.

– Подтверждаю своё участие, – слегка запыхавшись, отвечаю я и по холодку вдоль спины понимаю, что стою в одних трусах. Хорошо, что с той стороны аудиораспылителя меня сейчас могут только слышать, но не видеть.

– Заявка подтверждена, – журчит всё тот же приятный женский голос. Зачем она говорит «заявка»? Я не подавал никаких заявок. Это инициатива отдела – отправить меня на собрание. Я не хотел этого. Ладно, без толку мусолить свои нехотения в мыслях, это всё равно ничего не изменит. Мне в любом случае там нужно появиться.

Я неспешно иду в комнату, уже чуть бодрее. Сковывающие ощущения после воздействия силового поля рассасываются. Я начинаю одеваться. Одежда удобно прилегает своей шелковистостью к телу. Таких вещей я никогда не носил в нашем округе. Первый раз я надел форму в пятнадцать лет, когда проступил в Университетский колледж, спонсируемый Корпорацией. Я совершенно не чувствовал эту одежду. Она сидела на мне настолько удобно и комфортно, что складывалось впечатление, будто её вообще не существует. Штопаные ситцевые рубашки, натирающие подмышки, поношенные, местами протёртые, тысячу раз стираные тёмные джинсы, дырявые кеды – из таких вещей складывался мой скудный гардероб. После всех мучений и терзаний по поводу дискомфорта во всём теле удобная, эластичная одежда из современных технологичных материалов казалась мне космическим чудом. Я боюсь даже думать, во сколько она обходится Корпорации. За годы учёбы носить современную одежду стало уже привычным делом. Иногда удаётся что-то прихватить для мамы у коллег-женщин, которые желают избавиться от ещё вполне приличных на вид вещей. Маме нужнее комфортная одежда. С тех пор как погиб Дэйв – мой отчим, она осталась одна обслуживать квартиру и кормить наши с Никсой вечно голодные рты.

В животе урчит, надо бы подкрепиться. Следую на кухню. Проём, ведущий туда, располагается с той же стороны, что и вход в исследовательскую. В квартире, любезно предоставленной мне Корпорацией, нет столовой или даже намёка на неё. Только кухня, где стоит крохотная плита, холодильник и небольшой выдвигающийся столик. Кухня маленькая, но светлая и приятная. Когда Никса первый раз приехала меня навестить полтора года назад, она была так сильно удивлена кристальной чистоте на кухне, что тут же с восторгом воскликнула: «Здесь как в домике из листочков белой бумаги!» Она приложила свою малюсенькую бледную ладошку с сиренево-синими мраморными прожилками к сверкающим белизной панелям на стене кухни и провела ею до пола. «Какая скользкая! Я думала, она окажется шершавой», – удивлённо вскрикнула она и, заулыбавшись, кинулась ко мне обниматься. Никса тогда едва доставала макушкой до моего пупка. Невозможно даже вообразить, насколько она была счастлива в тот момент, когда наконец-то вырвалась из затхлого гнилостного района с покосившимися чернеющими от грибка стенами и очутилась здесь, в светлом, чистом доме, на сверкающей кухне. Хотя Никса и не единокровная мне сестра, у нас нет никаких разграничений. Она любит меня как кровного брата. После смерти её отца Дэйва семь лет назад я стал для Никсы кем-то вроде старшего опекуна, почти родителя.

Я вырываюсь из потока мыслей о семье и подношу руку к полупрозрачным створкам холодильника. Они моментально отворяются, и моя рука тянется к сочному помидору. Не знаю отчего, но сейчас я хочу отправить в рот кусок именно этого насыщенно-красного, спелого фрукта (да-да, помидор – это фрукт, сам долго удивлялся, когда узнал).

Несколько помидоров вчера принесла служба доставки еды. Я их тотчас убрал в холодильник, чтоб наутро они сохранили свою свежесть. Предвкушая, как бархатистая мякоть будет таять на моём языке, а сладко-солоноватый сок потечёт по нёбу, я откусываю помидор. Мои зубы вонзаются в плоть помидора, но в этот момент происходит что-то совсем не то, что я себе вообразил. Вместо сочного, бархатистого, нежного привкуса на моём языке остаётся прогорклый, водянистый осадок. Мои глаза начинают бегать в поисках места, куда можно выплюнуть кусок отвратительной гадости. Замечаю открытый под подоконником пустой контейнер, в котором мне принесли вчера еду, и поспешно сплёвываю в него откушенный кусок. Следом плюхается и сам помидор. С омерзением смотрю вниз на вытекающую из фрукта водянистую субстанцию. Во рту неприятно вяжет, как будто меня заставили съесть стакан черёмухи и закапали сверху йодом. Вкус того и другого я помню с детства.