Республика ученых - [41]
Кроме того, — и он невозмутимо пошевелил рукой в кармане — именно здесь жил «мой Мерсье». (Как раз в этот момент в домике по соседству кто-то заиграл на рояле, обращаясь с инструментом с прямо-таки варварской виртуозностью.) Инглфилд нерешительно пожал плечами; но, все-таки, уступая моим настояниям, произнес приторно-вежливо: «Try him».[145] /И я позвонил в дверь, не вняв его предостережениям о нелюдимом нраве хозяина (при этом кое-что достав из своего бумажника).
Дверь распахнулась настежь: он уже высоко поднял палитру, приготовясь огреть ею непрошеного гостя! Однако, овладев собой — способность, заслуживающая уважения в художнике, — выхватил изо рта пук кистей и прорычал: «У меня нет времени показывать свои картины!» / Но и я, не моргнув глазом, тут же рявкнул ему в ответ: «А посмотреть кое-что время у Вас, может, найдется?!» и с этими словами сунул ему под нос фотокарточку его брата. / (Он буквально потерял дар речи — настолько неожиданно все произошло. Но постепенно пришел в себя и заулыбался. — «Tres bien»,[146] проворчал он благосклонно. И: заходите.») / Инглфилд, сама деликатность, украдкой попросил у меня разрешения отлучиться, чтобы позвонить по телефону: он хотел осведомиться, насколько далеко продвинулась его пассия со своей ополовиненной Европой.)
«Вы видели топ tres cher frere[147]?!: а теперь очень быстро и коротко рассказать ему о нашем мимолетном знакомстве; но он и этому был несказанно рад: «Я не видел его уже два года: так, говорите, он уже сержант?». «Да еще какой!» ответил я (что и говорить, великолепный экземпляр — этот долговязый канадец!) / Но:
«Нет!: Я должен ехать дальше: Меня, как журналиста, пустили сюда всего на 50 часов; из них — о, бог ты мой! — уже 18 израсходовано: да мне и вправду нечего больше рассказывать; а Вы поглощены работой; я ведь только хотел сдержать слово, данное Вашему брату!» Пожал ему не запачканный краской локоть. И снова, вслед за Инглфилдом, в дачный район.
«Да, дом у него обставлен просто грандиозно!»: You may well say so:[148] у этих поэтов здесь есть все, что только их душе угодно! Трехразовое горячее питание; холодные закуски подаются в неограниченном количестве, сколько кому заблагорассудится. Ежегодно выдается новый костюм; домашняя одежда изготовляется по желанию проживающих. Если разрешают врачи, можно бесплатно пользоваться растворимым кофе: если врач считает необходимым, в рабочем кабинете пациента создается низкое атмосферное давление: будьте любезны!» «Да», протянул я, размышляя вслух: «но ведь один костюм в год — это тоже не бог весть что…» Но тут Инглфилд сообщил мне еще более интересные сведения! / Ну, еще бы, если принять в расчет и это, то «эти парни» вполне смогли бы обойтись и без предоставляемой им дотации. Ведь: «Как Вы думаете, почему крупнейшие фирмы бьются за право поставлять нам свои товары бесплатно?! Только ради того, чтобы получить возможность писать в своих рекламных объявлениях: «Что носят на ИРАС? Ботинки фирмы «Игл»! — А смогли бы Вы устоять перед искушением, глядя, как в телерекламной передаче Фредерик Нельсон горделиво встряхивает своей белоснежной гривой, широким жестом кладет правую руку на клавиши пишущей машинки, стоящей рядом, и торжественно возвещает: «На этом ремингтоне каждый год пишется новая драма!»?» / (Правильно; как-то я целый месяц покупал виноградный сахар: только потому, что Белые Боги, обитающие здесь, якобы ничего — или почти ничего — другого не вкушают; разве что еще масло из ростков пшеницы фирмы «Бигтэйлз».) / «Если бы Вы знали, какие посылки большинство здешних жителей отправляет домой: целые тюки одежды!»
И мебель?: Да; все, все бесплатно! — И гигантские звуковидеоустановки?: И их тоже. / Кровать поистине языческой упругости. Секретарши — в любое время дня и ночи, согласно объявлению: «Кто еще ни разу не был поэтом, должен вступить на это поприще здесь, начав его с этого — мы об этом подумали». -
Время от времени поэтами и писателями овладевала всем известная блажь — желание зажить «простой жизнью»: в спешном порядке в их распоряжение предоставлялась сложенная из бревен хижина на озере Отсего: «Нельзя ли мне увидеть что-то в этом духе?!» (Статья об этом получилась бы что надо! Самый смак для наших возвышенных абдеритов![149] — Ну, сначала ему нужно переговорить по телефону с одним из отшельников; и Инглфилд повез меня, ввиду этого обстоятельства, к своей подруге) —:
Сегодня она была бела как мел, словно напудренная!: открыла нам дверь с отсутствующим видом — руки и ноги у нее двигались как бы независимо от ее воли; не узнала нас; может быть, только голос Инглфилда показался ей знакомым; тут она по ошибке обняла меня (эх, и отвратно же вонял гипс, которым она нещадно наштукатурилась!). И проковыляла впереди нас между изваяниями в негритянском и сардинском стиле (на чем большинство современных художников «оттачивает глаз»); в мастерскую -
:?:! -: Ого, дьявол ее побери, и впрямь что-то получилось. / Бык — точь-в-точь наскальный рисунок из Альтамиры! — напружив мощные мышцы, горой вздыбив загривок, косил похотливым, налившимся кровью глазом (а уж прибор у него — ровно у солдата, что двадцать два месяца не был в отпуске; мне это знакомо). Из тени, отбрасываемой им, — умело повторяя ее, продолжая, вписываясь в нее, — вырастал второй черный бык: более стройный, изящный, с какой-то ядовитой ехидцей, покорно-податливый, вкрадчиво-лукавый, с кривыми рогами. /: И на каждом восседала «своя» Европа: прямая, тонкая, благородно-сероватая спереди: изогнувшаяся, тонкая, похожая на стебель лакрицы сзади! (Так вот, значит, как выглядит мисс Саттон обнаженной; в спешке у нее не оказалось под рукой другой модели для позирования. А, может, она и не хотела другой модели: бедный Инглфилд!) / (А теперь высказываться только в возвышенном духе. — И пока что-нибудь подходящее моменту не пришло в голову, беспрестанно бормотать как бы в экстазе; поражаться описывать вокруг картины круг за кругом…)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Русские погранцы арестовали за браконьерство в дальневосточных водах американскую шхуну с тюленьими шкурами в трюме. Команда дрожит в страхе перед Сибирью и не находит пути к спасенью…
Неопытная провинциалочка жаждет работать в газете крупного города. Как же ей доказать свое право на звание журналистки?
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Латиноамериканская проза – ярчайший камень в ожерелье художественной литературы XX века. Имена Маркеса, Кортасара, Борхеса и других авторов возвышаются над материком прозы. Рядом с ними высится могучий пик – Жоржи Амаду. Имя этого бразильского писателя – своего рода символ литературы Латинской Америки. Магическая, завораживающая проза Амаду давно и хорошо знакома в нашей стране. Но роман «Тереза Батиста, Сладкий Мёд и Отвага» впервые печатается в полном объеме.