Республика Святой Софии - [147]
Посетивший в XVI в. Русь Сигизмунд Герберштейн так отзывался о покорении Новгорода Иваном III: «Он явился в Новгород под предлогом благочестия, именно чтобы удержать их в вере, так как якобы они хотели отпасть от русского закона; посредством этой хитрости он занял Новгород и обратил его в рабство, — отнял все имущество у архиепископа, граждан, купцов и иноземцев и, как сообщали некоторые писатели, отвез оттуда в Москву триста повозок, нагруженных золотом, серебром и драгоценными камнями. Я тщательно расспрашивал в Москве об этом обстоятельстве и узнал, что оттуда было увезено гораздо больше повозок, нагруженных добычею. Да это и неудивительно, ибо, по взятии города, он увез с собою архиепископа и всех более богатых и могущественных лиц и послал в их имения, как бы в новые поселения, своих подданных»[1175].
Герберштейн посетил и Новгород, отметив в своих записках, что присоединение к Москве не пошло новгородцам на пользу: «Народ там был очень обходительный и честный, но ныне является весьма испорченным; вне сомнения, это произошло от московской заразы, которую туда ввезли с собою заезжие московиты»[1176].
Таким образом, «присоединение» Новгорода к Москве было не прогрессивным явлением в рамках объединения русских земель в одно государство, а действительно трагической гибелью самобытной республики.
Падение республики Святой Софии произошло не вдруг, а было подготовлено многими социальными и политическими явлениями. Сами новгородцы явно предчувствовали неизбежность перемен и даже ждали их. Все необычные явления, происходившие в городе, в официальном летописании истолковывались как недобрые знамения. Так, накануне похода Ивана III в 1471 г. на Новгород у Хутынского Спаса «зазвонили» сами собой колокола, а буря «сломила» крест на Святой Софии. В «Летописце новгородском церквам божиим» под 1471 г. рассказано: «Перед взятием Великаго Новаграда от великаго князя Иоанна Васильевича, како хотя первое пленити, начата знамения быти в Великом Новеграде… И паки того же лета бысть в Великом Новеграде знамение сицево: на двух гробех кровь явися у архиепископов новгородских Симеона и Мартириа, у Софии, в Золотой Мартирьевской паперти»[1177].
Со временем такие мелкие знамения превратились в многочисленные предания и легенды, связанные с концом новгородского вечевого уклада. В. О. Ключевский так характеризовал данный момент новгородской истории: «Когда разрушается сильный физический организм, его разрушение сказывается тяжкими вздохами и стонами; когда гибнет общественный союз, живший долгой и сильной жизнью, его гибель обыкновенно предваряется или сопровождается легендой…. В нашей истории немного эпох, которые были бы окружены таким роем поэтических сказаний, как падение новгородской вольности. Казалось, Господин Великий Новгород, чувствуя, что слабеет его жизненный пульс, перенес свои думы с Ярославова двора, где замолкал его голос, на святую Софию и другие местные святыни, вызывая из них предания старины»[1178]. В местных легендах ярко проявляется «идея святости новгородской старины, которая сама защищает себя от безумных дерзнутий москвичей» молитвами новгородских святых Варлаама Хутынского, архиепископов Иоанна и Моисея. После падения Новгородской боярской республики легенды продолжали жить в народе и складывались новые.
Большинство легенд были созданы в церковной среде и, следовательно, показывают отношение новгородской церкви к падению республики Святой Софии. Легенды-предостережения несли двойную смысловую нагрузку. Некоторые из них, написанные «задним числом» (как пророчества Михаила Клопского), создавались по заказу Ивана III и должны были служить укоренению в среде новгородцев идеи божественной предопределенности произошедшего, примирить их с властью великого князя. Другие же предостережения, созданные до войны, по замыслу авторов, должны были предотвратить падение Новгорода путем воздействия на умы и души новгородцев.
Вторая группа легенд — пророческие видения — была направлена на восстановление пошатнувшегося престижа новгородской церкви и ее святых. Авторитет православной церкви в Новгороде в конце XV в. стремительно падал. Промосковская деятельность архиепископа Феофила, которую можно было рассматривать как предательство республике, привела к тому, что новгородцы перестали воспринимать церковь и ее главу как некую реальную силу, способную их защитить. Ересь жидовствующих, которой оказывал покровительство сам великий князь Иван Васильевич, в Новгороде дошла до откровенного глумления над православием. В 1488 г. архиепископ Геннадий писал суздальскому епископу Нифонту о еретических надруганиях: «Ино познают: еретикам ослаба пришла, уже ныне наругаютца христьянству — вяжут кресты на вороны и на вороны. Многие ведели: ворон деи летает, а крест на нем вязан деревян, а ворона деи летает, а на ней крест медян. Ино таково наругание: ворон и ворона садятца на стерве и на калу, а крестом по тому волочат! А зде се обретох икону у Спаса на Ильине улици — Преображение с деянием, ино в празницех Обрезание написано — стоит Василией Кесарийский, да у Спаса руку да ногу отрезал, а на подписи написано: Обрезание Господа нашего Иисуса Христа… привели ко мне попа, да диакона, а они крестьянину дали крест тельник: древо плакун, да на кресте вырезан ворон… а христианин, дей, с тех мест учал сохути, да не много болел, да умер. И ныне таково есть бесчинство чинитца над Церковъю Божиею и над кресты и над иконам и над христианьством»
