Решающее лето - [61]

— Вы позволите называть вас по имени, как это делает Элен? Знаете, где я только что был?

— Нет. — В голосе Элен было искреннее любопытство.

— В театре. Не угадаете, что я видел. Я повел сестру и племянницу в театр. Делаю это регулярно раз в год. Сестре захотелось посмотреть «Волшебную луну». — Это была нашумевшая музыкальная комедия, несколько лет пользовавшаяся неизменным успехом у зрителя, потому что считалось, будто она дает ответы на вопросы, волнующие молодое поколение. — Вот где мы были. Думал получить удовольствие и больше всего огорчился, что не получил его. Вы, кажется, заказывали сандвичи с помидорами? Официант, мне сандвичей с помидорами, пожалуйста. А кофе у вас с натуральным молоком или с порошковым? Если с порошковым, тогда, пожалуйста, черный.

— О Чарльз, — с упреком произнесла Элен. — Как могли вы подумать, что пьеса вам понравится?

— А почему бы нет? Ведь многим она все же нравится. Моей сестре, например. Племянница, правда, была возмущена. Ей тринадцать лет, и она мечтает посмотреть Шона О’Кейси. Ужасная интеллектуалка, вроде вас, моя дорогая.

— Я совсем не интеллектуалка, — запротестовала Элен, словно он сказал что-то обидное. — Отнюдь нет, — добавила она. — Чтобы быть ею, у меня нет времени.

— Похоже, что вы жалеете об этом! — ехидно воскликнул Эйрли. — Знаете, Клод, она ужасно переживает, что стала государственным чиновником, а не профессиональным мыслителем.

— Мне все равно приходится профессионально мыслить… за вас, — проворчала Элен; подшучивания Эйрли явно импонировали ей.

— Что верно, то верно. — Эйрли вдруг оставил покровительственно-насмешливый тон, и, когда он внимательно и спокойно посмотрел на Элен, я понял, почему он так нравится женщинам. — Как дела дома, Элен?

— Как всегда.

— Стивен опять чем-нибудь болен?

— О нет. По крайней мере сейчас.

— Не принимайте это близко к сердцу, дорогая.

— Меня беспокоит только одно, ведь он может в любую минуту по-настоящему заболеть, а я ему не поверю.

— Я уверен, что, когда он заболеет всерьез, вы сумеете разобраться, — ласково сказал Эйрли. — Почувствуете сразу, потому что любите его. Вы не должны позволять Элен так беспокоиться об отце, Клод, — обратился он ко мне, словно само собой было ясно, что это входит в мои обязанности. — Она просто изводит себя, это никуда не годится.

Я пока еще не сознавал, насколько серьезно беспокойство Элен об отце.

— Если Элен не в духе, — продолжал Эйрли, и в глазах у него запрыгали бесенята, — так и знайте — ее папаше опять взбрело в голову, что он серьезно болен. А когда Элен не в духе, вывести ее из этого состояния столь же трудно, как убедить ее родителя, что он совершенно здоров, и тогда, ох, как худо приходится тому, кто попадется ей под руку! — Он допил свой кофе и взглянул на белый циферблат стенных часов, на котором из-за слепящего света едва различалась стрелки и цифры. — Я вас, должно быть, задерживаю?

— Нет, Чарльз, — ласково сказала Элен. — Разумеется, нет. Мы так рады, что встретили вас.

— Клод, — произнес Эйрли и внезапно умолк. — Вам нравится ваше имя?

— Нет. Это фантазия моей матушки, но мне как-то не пришло в голову сменить его. Мое имя — одно из самых нелепых английских имен.

— Тогда считайте, что это французское имя. Как французское оно вполне приемлемо. Кстати, это мое второе имя. Вот почему я и спросил вас. Кого из великих людей так звали? Клод Дюваль, Клод Желе, Клод Дебюсси, Клод Моне — все они были французы, ни одного англичанина. Почему это некоторые имена кажутся нам странными, даже нелепыми? Не понимаю. Моего брата звали Уилфред, но мы иначе как Джорджем его не величали. Теперь он уже официально носит имя Джордж, и никто не может запретить ему это.

— Когда человек тебе приятен, как-то безоговорочно принимаешь и его имя, — заметила Элен. — Имя связано с человеком, оно неотделимо от него. — Она улыбнулась мне. — Ваше имя по крайней мере оригинально, а вот мое всего лишь производное от Хелен, Хелены, Эллен, Эллы, Элеоноры и так далее. Это ведь все варианты одного и того же имени.

Ее слова почему-то вызвали у меня смутное беспокойство. Причину его я понял позднее.

Наконец Эйрли поднялся. Мы проводили его до Кембридж-серкус, там он сел в такси. Элен и я вдруг опять вспомнили о нашей ссоре и до Пиккадилли шли в полном молчании, а затем церемонно распрощались.

Воспоминание об этой ссоре в кафе заставило меня вспомнить и замечание Элен относительно ее имени, и я вдруг понял, что так обеспокоило меня тогда. Неужели ее имя привлекло меня к ней? Неужели в женщинах я по-прежнему ищу не только сходства с Сесиль, но еще и сходство с Хеленой? Мне вдруг показалось, что, несмотря на явное различие, между Элен и Хеленой все же есть что-то общее. Обе хотели устанавливать законы, повелевать, руководить. Хелена шла напролом, требовала и угрожала, словно к дубинке, прибегала к ранящей насмешке и неизменно добивалась своего. Элен добивалась власти надо мной скорее своим подчеркнутым молчанием или внезапными резкими и беспощадными атаками.

Небо над Пиккадилли казалось отяжелевшим от звезд, которые напоминали искрящиеся островки на темно-зеленой водной глади. Я думал о путешествиях и открытиях, о кораблях, плывущих мимо неизвестных атоллов, о новых землях, встающих белыми миражами над туманными горизонтами, приветствиях или угрозах на незнакомом языке, встречающих путешественников, и о голосах, поющих непонятные, но прекрасные песни.