Решающее лето - [56]

— Вы должны остановить его, — сказал я.

— Я никогда не могла остановить его, он всегда делал что хотел. Это вы должны заставить Чармиан вести себя иначе. — И слезы бессильного гнева брызнули из ее глаз. — Она очень, очень злая.

Я понял, что спорить бесполезно, и отправился искать Чармиан. Она снова сидела у кроватки Лоры, еле различимая в полумраке спальни. Она сменила платье на длинный красный халат, и ее черные волосы струились по плечам, как темная вода. Редкие блики света падали на алые складки халата и золотую цепь, которую Чармиан забыла снять, на темные с каштановым отливом волосы, и это напомнило мне полотна Гонтхорста или Сурбарана. Мне вдруг показалось, что Чармиан получает известное удовольствие от драматизма обстановки.

— Я думаю о Хелене, — прошептала она. — Как бы поступила она?

— Ушла бы, вот и все.

— Нет. Что сделала бы она, если бы не могла уйти?

— Все равно ушла бы.

— Не говори так громко, разбудишь Лору. Клод, тебе не следует начинать этот разговор с Эваном.

— Почему?

— Сначала я сама с ним поговорю. Если не поможет, тогда я, может быть, попрошу тебя. — Она минуту-две молчала. Запах парафина показался мне слишком сильным, и я прикрутил фитиль лампы. Громко тикали часы, отсекая время, как удары топора.

— Она все еще продолжает утверждать, что Эван отравился?

— Нет.

Слава богу. Бедная старуха. Теперь она уберет за ним, чтобы Агнес завтра утром, не дай бог, не увидела.

Чармиан устало поднялась, тяжело опираясь на кроватку Лоры. Она потянулась, высоко вскинув руки.

— Лучше уж мне это сделать. Зачем обманывать себя? Ведь никуда не денешься, он мне все-таки муж.

— Что ты собираешься делать?

— Убрать за ним, — сказала она с гримасой отвращения.

— Не смей, слышишь! Лучше уж я. Я не брезглив.

Она запротестовала, но я отправил ее спать, а сам, совершенно подавленный всем случившимся, направился в ванную. Здесь уже было чисто, хотя отвратительный резкий запах еще не выветрился. Мокрый кафель блестел. В углу я обнаружил грязную тряпку, которую Эван забыл выбросить, и, взяв ее кончиками пальцев, вышел в кухню, чтобы бросить в топку.

Вошла миссис Шолто.

— Что вы делаете, Клод?

Я объяснил ей.

— Эван сам все убрал. — На ее щеках вспыхнули темные пятна. То, что Эван пьет, могло огорчать и сердить ее, но не казалось столь постыдным, как то, что в пьяном виде он мог быть грязным или отвратительным. Это было для нее мучительнее всего.

— И тем не менее — сказал я и, захватив чистую тряпку и дезинфицирующий раствор, опять ушел в ванную. Лишь после этого я зашел к Эвану. Он спал, улегшись прямо в одежде на кровать.

— Столько сейчас случаев пищевого отравления, — в отчаянии лепетала миссис Шолто, когда я собрался уходить. — Столько людей стали жертвами. Мне так неприятно, что вам пришлось этим заниматься. Благодарю вас, Клод.

— Если утром ему не станет лучше, пригласите доктора Стивенса, — сказал я.

— Эван еще так молод.

— Он достаточно взрослый человек, чтобы отвечать за свои поступки.

— Вы, должно быть, считаете, что я не понимаю.

— Я знаю, что вы все понимаете, и мне вас жаль. Но…

— Вам жаль меня? — вдруг перебила она. И легкая ироническая усмешка мелькнула на ее губах.

— Да, жаль. Но жалости не станет, если вы не поможете Чармиан.

— Что я могу сделать?

— Уговорите Эвана дать ей развод.

— Нет, — сказала она твердо и совершенно спокойно, словно теперь все зависело только от нее. — Я никогда этого не сделаю.

И словно назойливого коммивояжера, она выставила меня на лестницу, закрыла за мною дверь и, как бы окончательно закрепляя свою победу, накинула цепочку.

Как всегда, когда невзгоды Чармиан особенно удручали меня, я искал утешения у Элен. Мы ужинали у Гвиччоли, и я наконец рассказал ей все о себе, Мэг и Сесиль.

Она выслушала меня молча и лишь потом с тревожным любопытством спросила:

— Можно ли, потеряв в молодости любимого человека, потом забыть эту потерю?

— Не знаю. Раньше мне казалось, что это невозможно.

Она не смогла скрыть радости, на мгновение осветившей ее лицо. Затем оно снова стало серьезным.

— Знаете, я видела Сесиль Арчер.

Я совсем забыл, какой известностью пользовалась в свое время Сесиль. Мне показалось невероятным, что Элен могла что-либо знать о ней и, более того, видеть ее.

— Неужели? Где же?

— Я хорошо помню: мне было восемнадцать, это был день моего рождения, и дядя повел меня на какой-то большой утренний концерт. Я помню Грэйси Филдс и Эдит Бэйкер. Помню только их и еще Сесиль Арчер. Она произвела на меня огромное впечатление, и я долго потом мечтала стать певицей мюзик-холла. Она была очень небольшого роста, правда?

— Да, пять футов, два или три дюйма.

— Темно-рыжие волосы, алое платье и никаких украшений. Она пела какие-то остроумные, хлесткие куплеты высоким, тонким голосом. Очень странный голос, сначала он мне не нравился, а потом… Сколько лет ей было тогда?

— Лет двадцать пять, должно быть. Она была в зените славы.

— Она была просто великолепна! — воскликнула Элен, и я знал, что она искренна, что это сказано не для того, чтобы сделать мне приятное. — Какая-то необыкновенно подкупающая манера петь — она была где-то далеко от меня, на сцене, и пела не для таких, как я, восемнадцатилетних дурочек, и тем не менее мне казалось, она могла бы быть мне подругой, могла бы помочь мне, например, выстирать блузку или что-нибудь в этом роде.