Решающее лето - [150]

Я предложил ресторан на Джермин-стрит.

Когда мы встретились, она воскликнула:

— Как это мило с вашей стороны, право, ужасно мило!

Ей очень шел костюм, и она выглядела как никогда хорошо.

Удобно устроившись на плюшевом диванчике у стены, она смущенно поглядывала на меня сквозь опущенные ресницы.

— Здесь очень хорошо. Я никогда здесь не была. Что у вас нового?

— Мы с Элен собираемся обвенчаться в декабре.

— Неужели? Это великолепно! Что вам подарить? Нам с Джонни никто ничего не подарил на свадьбу, подарки были потом — десертные наборы, как будто в наше время они кому-то нужны. — Внезапно понизив голос, торжественно и печально, как на похоронах, она спросила: — Как Чармиан?

— Ничего.

— Я восхищаюсь ею — Она не стала объяснять почему. — Скажите мне, Чармиан действительно переносит все так хорошо? Ведь в это просто невозможно поверить, но она никогда не говорит об этом. Если я вам надоела, Клод, вы мне скажите, у меня ведь нет чувства меры.

— Чармиан действительно держится молодцом, — сказал я. — Куда же вы уезжаете, Наоми?

— К кузине, в Дублин. Она недавно вышла замуж и уверяет, что ее дом пустует. Она так же, как и я, ждет ребенка, так что нам будет нескучно вместе. Правда, хорошо?

— А как же свидания?

— Какие свидания? А… с Джонни. Знаете, он очень странный… вернее, он просто замечательный. Когда я ему сказала, что буду приезжать, он запретил мне. И доктор тоже.

Я с интересом наблюдал, как Наоми играет свою новую роль.

— Я думаю, в Дублине мне будет неплохо, — с вызовом повторила она, словно ожидала возражений. — Там легче с продуктами, а это для меня сейчас очень важно, и Роза говорит, что у них сейчас масса интересных событий. Джонни не хочет, чтобы я кисла в одиночестве, — он так и сказал мне. — Затем она неожиданно спросила: — Вы считаете меня жестокой, да? Я просто не умею объяснить. Когда я пытаюсь что-то объяснить, получается ерунда. Вы еще чего доброго подумаете, что мне все равно.

— Нет, — сказал я. — Я этого не подумаю, Наоми. — Я протянул ей меню. — Что вы хотите заказать?

— Закажите для меня что-нибудь сами.

Когда официант принял заказ и ушел, она наклонилась ко мне и посмотрела мне в глаза.

— Я должна вам все сказать. Возможно, вам это покажется странным, даже невероятным, но я чувствую, что это необходимо. Накануне суда Джонни сказал мне, что я могу считать себя свободной, если хочу. Он любит меня и знает, что я его люблю, но он считает, что три года — слишком долгий срок. Он не хочет, чтобы я жила затворницей, и взял с меня обещание, что я ни в чем не буду себе отказывать. Джонни буквально заставил меня поклясться ему. — Наоми вдруг стала торжественно серьезной и почему-то снова напомнила мне ту жизнерадостную, общительную девушку, которую я когда-то знал.

— Я просто сойду с ума, если буду сидеть взаперти, — виновато пробормотала она, разглядывая свои руки. — Я должна переменить обстановку… — Она вдруг умолкла, словно поперхнулась, а затем, улыбнувшись, громко воскликнула: — Это ужасно, правда, Клод? Я всегда была примерной женой, а теперь вдруг… Пожалуйста, расскажите мне об Элен. Меня радует, что мы в какой-то степени виновники вашего счастья… Ведь это мы вас познакомили. Значит, и мы на что-то пригодились, не так ли?

Я понял, что Наоми на сей раз откровенно подражает мужу. Это были его манеры, его фразы, она даже старалась думать, как он. Она пыталась сохранить в памяти его образ, и хотя ей совсем не хотелось веселиться, «хорошо проводить время» и даже нарушать супружескую верность, она прониклась этой идеей, ибо такова была воля Джонни. Так, по его мнению, она должна была переносить свое одиночество. И Наоми согласилась подчиниться ему. Когда-то она была его опорой, его наставницей и нянькой. Потом он неожиданно добился успеха, и роли переменились, но ненадолго. Поражение Джонни привело к таким невероятным и пугающим переменам, что оба с трудом смогли к ним привыкнуть. Но когда это произошло, неожиданности кончились, теперь они, как никогда, знали друг друга, и это навсегда соединило их.

Я проводил ее домой, и она заставила меня зайти в ее разоренную квартиру, приготовила мне коктейль и показала альбом фотографий, где были только она и Джонни; некоторые снимки уже пожелтели от времени.

— Посмотрите, это Джонни, когда ему было шесть лет! — На меня смотрел серьезными глазами худенький мальчик, которого фотограф усадил на декоративные белые ступени в своем ателье. — Он совсем не изменился, правда? Странно, ведь мужчины с возрастом так меняются.

— Не думаю, Клод, чтобы вам очень захотелось написать мне, — серьезно сказала она, — но, может быть, вы все же черкнете пару слов, если появится желание. О себе, об Элен и Чармиан тоже. Пожалуйста! — И она дала мне свой новый адрес. — Будьте счастливы, Клод, — сказала она, прощаясь. — Джонни будет очень рад за вас.

Пожалуй, единственный, кого не радовало наше предстоящее бракосочетание, был отец Элен, Стивен Коупленд. Элен, доведя себя почти до нервного расстройства, в конце концов уговорила его переехать к сестре, которая не только не была против, но искренне желала этого. Он устроил Элен такую сцену, что она в течение нескольких недель не могла говорить об этом без слез. Он обвинил ее в неблагодарности, черствости, жестокости, говорил о своей неминуемой смерти, в которой будет повинна неблагодарная дочь. Бедняга был не на шутку перепуган. Он привык считать Элен гарантией всех своих болезней, видел в ней некий чудодейственный амулет: пока она с ним, он в безопасности, и, как суеверный человек, в потере Элен он видел теперь зловещее предзнаменование. Стивену казалось, что разлука с дочерью кончится для него трагически — он заболеет от тоски и непременно умрет. Постороннему его страхи показались бы нелепыми, просто капризом старика, но он искренне в них верил.