Репрессированные до рождения - [2]

Шура задумалась, не забывая грызть корочку:

– Две мамы не бывает, я знаю, – категорично заявила она.

– А вот у меня есть и всегда будет!

Шура спорить на стала, чем успокоила Сашу. Она ему нравилась тем, что умела вовремя замолчать. Он ее за это давно любит – почти три дня, после того, как Рая последний раз его побила.

Саша покончил со своей корочкой, дождался, когда Шура догрызет свою, и предложил пойти погулять.

– А ты и с Раечкой гулял?

– Совсем немножко. Она быстро ходит, я за ней не поспевал и она меня за это ругала. Больше с ней не буду ходить, только с тобой.

– А кто Раю на саночках катал? – снова спрашивает безжалостная Шура. – Мне Франя все рассказала.

– Она меня заставляла, а если я не слушался – била веником. Да я ее совсем тихо возил и все больше по бугоркам, чтобы трясло.

– Трясло?! А кто говорил, что он ее любит?

– Неправда, я ее совсем немножко любил, чуть-чуть, а сейчас я тебя люблю.

– А как ты меня любишь?

– Крепко-крепко, хочешь, я тебе все корочки буду отдавать?

Шура опустила голову и произнесла:

– Не надо корочки, я тебя и без корочек буду любить.

– Шура, пойдем к речке, там в луже, рыба живет, мы ее поймаем и уху сварим.

Ребята, взявшись за руки, побежали к речке. Саша топает по земле голыми ступнями, порой скользя по глине, но Шура поддерживает его. Сама она в ботиках, сшитых из старых галош.

На берегу реки небольшая лужа, в которой плавает рыбка. Ее выкинуло волной от парохода и вернуться обратно в реку она не может. Рыбка в руки не дается. Саша взбаламутил всю воду. Шура, стоя у края лужи, говорит ему, где рыбка показалась. Наконец, рыбка затрепетала в руках у торжествующего Саши. Но что такое? В воде рыбка казалась большой, а сейчас в его ручке – совсем малюсенькая. Какая уж тут уха!

– Шура, давай отпустим, она совсем маленькая, ее, наверное, мам ищет.

– Я сама хотела тебе это сказать, конечно, пусть плывет домой. Дай, я отпущу ее.

Взяв у Саши рыбку, холодную и скользкую, Шура наклонилась над водой:

– Плыви и больше не попадайся никому, а то тебя съедят, – она сунула ладошку в воду, что-то ударило Шуру по пальцам, и рыбка исчезла в глубине реки.

Ноги у Саши замерзли, он обмыл их и предложил Шуре возвращаться в барак. Поднимаясь на берег, Саша поддерживает Шуру под руку, что принимается как должное.

Проводив ее до барака, Саша задумался и вдруг предложил:

– Давай поженимся!

– А зачем?

– Тогда не надо будет ходить друг к другу, вместе будем жить. Скоро зима, а у меня на ноги ничего нет.

– Хорошо, Саша, я согласна, но у мамы нужно спросить.

– Чего спрашивать? Мне мама Катя разрешит, я знаю.

– Все-таки, я спрошу. А где мы жить будем?

– В нашем бараке. На топчане места хватит.

– А как же моя кукла Настенька?

– Забирай куклу. Вот ты какая. Раз мы муж и жена, у нас свои дети будут. Все вместе будем, – мама Катя, ты, наши дети, а раз не можешь без своей куклы, то пусть и она с нами будет. Сегодня же скажем – ты своей маме, а я своей.

На этом они распрощались и разошлись по своим баракам, думая о предстоящей семейной жизни.

Как Саша ни крепился, но, измученный бесплодной борьбой с клопами, которые совсем озверели перед зимой, он проспал приход бригады, которая задержалась до поздней ночи, – грузили бревнами баржу.

– Саша, Сашенька! Просыпайся, детка, иди мойся, сейчас кушать будем.

Саша потянулся во весь свой мужицкий рост, потер кулачками глаза, спрыгнул с топчана, выскочил на крылечко, справил малую нужду, встал под рукомойник, усиленно тер лицо мокрыми ладонями, – при маме Кате не схитришь, она любит чистоту, – и сел за общий стол, где расположились почти все, жившие в бараке. За долгое время это был первый выходной, который женщины хотели использовать для стирки и починки одежды.

– Тебе, как мужику, побольше, – накладывая в Сашину миску кашу, приговаривала мама Катя. – А вот и твоя корочка, – положила к порции хлеба. – Расти большой.

Когда Саша съел свою порцию, он вспомнил, о чем не успел сказать вчера:

– Мама Катя! Я женюсь!

На какое-то время прекратился стук ложек, воцарилось общее молчание, взорвавшееся громовым хохотом сидевших за столом женщин. Такого смеха в стенах этого мрачного барака никогда не было слышно.

– Ой, батюшки, Сашка женится, – раздавались голоса сквозь всхлипы смеха. Некоторые хватались от смеха за животы, у многих выступили слезы от небывалого веселья, одна женщина выскочила из-за стола и упала на топчан в приступе смеха.

Саша изумленно оглядел смеющихся женщин – что же тут смешного? Он посмотрел на маму Катю, у которой смех прятался в глубине глаз. Она хлопнула ладошками по столу:

– Прекратите. Человек женится, что тут смешного?

Новый взрыв смеха оборвал ее на полуслове.

– Ну, будет вам, хватит смеяться. Саша, а кто твоя невеста?

– Шура!

– А она согласна?

– Еще как, только хочет спросить у своей мамы.

– Ты, конечно, уже большой, но семенная жизнь и заботы лежат на мужчине. Ты подумал, где вы будете жить?

– Как где? На нашем топчане. Всем места хватит. А когда у нас будут дети, тоже с нами будут жить.

– М-да, это серьезно. Но ты же должен чем-то кормить свою жену, где ты будешь еду доставать?

– Я буду делить пополам то, что ты мне оставляешь, а еще буду ходить на охоту.