Вдруг в один из дней приехал некий полковник медицинской службы комиссовать закончивших лечение солдат. Их по одному вызывали в кабинет врача. Все они очень волновались. Если комиссуют — это значит освобождение от дальнейшего прохождения военной службы. Домой, на свободу. Если нет — военный трибунал за симуляцию или умышленное членовредительство.
Неожиданно вызвали в кабинет и меня. Полковник устремил на меня строгий взгляд сквозь поблескивавшие стекла очков и спросил:
— Скажите, теперь вы уже оставили эту вашу мысль уехать за границу?
— Я оставил эту мысль как нереальную и неосуществимую, — ответил я.
— Но вам все же хотелось бы поехать в Италию, не так ли?
— Конечно. Это вполне естественное желание человека, который посвятил многие годы своей жизни изучению итальянского языка и итальянской культуры.
— Почему вы работаете почтальоном?
— У меня не было другого выхода. Я потерял свое место в Университете. А милиция начала преследовать меня как тунеядца.
Полковник задал мне еще несколько вопросов и отпустил меня.
Вечером мне удалось уговорить одну из сестер посмотреть, что написано в моем деле. Она рисковала быть за это уволенной, но все же сделала это. Когда все улеглись спать, она незаметно прошла во врачебный кабинет, открыв его своим ключом, и разыскала мое дело. Там было записано: «Психопатия. Держать под наблюдением районного психиатра». Это значит, что впредь меня в любой день могут снова запереть в психбольницу. Стоит только мне сказать или написать что-нибудь неугодное властям. А именно это я уже и совершаю в данный момент, делая эти записи.
Через несколько дней Константин Максимович сказал мне, что завтра я буду выписан из больницы. Прошел месяц с тех пор, как меня привезли сюда. По кащенским понятиям это совсем маленький срок. Почему меня выпустили так быстро? Потому ли что мне удалось убедить врачей, что я здоров? Или потому, что КГБ нашел не целесообразным сейчас принимать по отношению ко мне более жестокие меры ввиду огласки моего дела и того шума, который поднялся вокруг меня? Или их цель на этот раз состояла просто в том, чтобы поставить меня на учет в районном психдиспансере? Не знаю.
На следующее утро я позавтракал последний раз осточертевшей вареной треской, безвкусной, как тряпка. Предстояло еще прожить в лихорадочном нетерпении до обеда — выписка из больницы производилась с двух часов дня. Наконец, меня позвали переодеваться. Я надел свой костюм. Он показался мне необыкновенно удобным и красивым. Мне выдали больничный лист, в котором было записано, что я находился в больнице им. Кащенко на военной экспертизе. В графе «диагноз» стоял просто прочерк. Я не имел права знать, чем я болен! Я вышел на улицу. С наслаждением вдохнул свежий воздух и сразу же опьянел. Закружилась голова, я чуть не упал. Вокруг ходили люди — нормальные, здоровые люди в нормальной человеческой одежде. Деревья — с остатками пожелтевших листьев. Можно подойти и потрогать рукой. У ног скакали воробушки. Жизнь. Свобода. Надолго ли?
Юрий Мальцев
Декабрь 1969 г.
