Репетиция Апокалипсиса - [35]

— Я не боюсь. Вырежу.

— Сейчас режь!

— Хорошо…

Глава четвёртая

1

Водители, отправленные Никоновым из города, вернулись через три часа один за другим. Рассказывали, не торопясь, не перебивая, а дополняя друг друга, ничему уже не удивляясь и никого не удивляя.

— Выехать невозможно. Километров тридцать по трассе проезжаешь, потом вроде едешь, а вроде и не едешь…

— Ну да, как бы и пейзаж за окном меняется и асфальт под колёса летит, а я вот до заправки, той, что в шестидесяти километрах, так и не доехал. Развернулся обратно до километрового столбика, от него снова начал. По спидометру еду, километры мотаю, бензин жгу, а до следующего столба так и не доехал.

— Кранты полные!

— Может, нас это, как в фантастике, силовым полем ограничили?

— Силовым полем? — задумался в ответ Никонов.

— Ну да. Типа колпака.

— Да ну, фигня какая-то, — усомнился второй водитель.

— Тут без бутылки не разобраться, — отшутился Олег и добавил уже серьёзно: — Если колпак, то и вылететь нельзя. Надо в аэропорт съездить, может, там лётчик какой завалялся… Ну… в гостиничке лётного состава. С ума там сходит. А мы и не знаем.

— Так съездим мы.

— Сгоняйте. Только, ребята, мне пару часов поспать надо. Я ночь на ногах. Старый уже для круглосуточного боевого дежурства.

— Ну так понятно…

— Вы когда вернётесь, давайте здесь, часа через три, пересечёмся. Если в порту кто-то есть, или сюда пусть едут, или там ждут. А меня чего-то плющит уже. Ещё серятина эта в небе.

— Да у меня вот тоже голова заболела. Особенно когда на одном и том же месте километры мотал. Блин, сказки какие-то. Кто бы мне ещё вчера сказал, что такое может быть, я бы не поленился до психушки свозить.

— А может, могильщик этот прав? И этот — пакопалипсис нам всем пришёл?

— Апокалипсис, — поправил Никонов. — Может, и он.

— Чё он там про праведников говорил? Один-то хоть есть у нас?

— Если хоть кто-нибудь себя так назовёт, значит — не он, — улыбнулся Никонов.

— Ладно, поехали мы. Лично я не могу просто так, сложа руки, сидеть. Сдохнуть можно.

— Ещё на заправку заедем, если электричество дадут, надо разных машин заправить побольше, мало ли что. Мародёрами нас потом не посчитаешь, если мы чужие машины вскроем?

— Не посчитаю, — ответил Никонов, — для дела же. Действительно — мало ли что…

— И это… там на окраине ещё какие-то ребята группируются. Тоже машины шерстят…

Но Никонов уже не мог воспринимать. Он окончательно поддался усталости, заметно побледнел, стал поминутно жмуриться и трясти головой. Заметив это, Аня подошла и потянула его к машине:

— Пойдёмте, товарищ командир, пора сон-час объявлять.

— Да уж, отбиться не помешает. Ты действительно хотела спрыгнуть с колокольни?

— Не знаю. Достало всё. Безнадёга какая-то…

— И не страшно было?

— Нет. Вот только задумалась, что бессмысленнее — моя жизнь или моя смерть? Поняла вдруг, что и смерть может быть абсолютно бессмысленной.

— Может, — согласился Никонов. — Я видел если не тысячи, то сотни бессмысленных смертей… — Помолчал и добавил, открывая дверцу автомобиля: — Хотя…

Аня посмотрела на него с таким вниманием, как будто он знал ответ на самый важный вопрос. Заметив это, Никонов зримо смутился и передумал продолжать фразу. Сказал другое:

— Утро вечера утрене́е. Что-то меня совсем клонит…

В машине Олег опустил спинку сиденья и уснул мгновенно. Анна некоторое время смотрела на него, помахала рукой уходящему вслед за Макаром Михаилу Давыдовичу, что время от времени взирал на неё с призывной тоской во взгляде, и приклонила голову на стекло.

Олегу почти сразу стал сниться сон, который периодически возвращался к нему в течение многих лет в разных ипостасях. Он даже понимал, что это сон, но не имел сил прервать его пробуждением. В этих видениях реальность переплеталась с вымыслами подсознания (или что там ещё отвечает за деятельность мозга во сне?), но сюжетной основой оставался давний бой, который стоил Никонову генеральских погон. Человек, который не глушит свою совесть, и во сне и наяву то и дело испытывает приливы стыда за те или иные поступки, начиная с раннего детства. Голос совести — голос Бога. И какая-нибудь невинная с первого взгляда шалость или пустая фраза, брошенная походя, могут содрогать душу подобно землетрясению или тянуть из неё нечто похожее в материальном мире на жилу, заставляя испытывать неизбывное чувство тоски. «Исповедоваться!» — строго говорил в таких случаях отец Сергий, и Никонов в очереди на исповедь старался собрать, упорядочить в голове всё, что тревожило его совесть. Но вот последнее в его военной карьере задание так и оставалось вопросом, который не мог разрешить даже умудрённый опытом духовных проблем и душевных мучений своей паствы батюшка. «Бог рассудит», — был ещё такой ответ, но в нём было больше философской расплывчатости, чем нужного решения, снимающего тревожное состояние. Так, во всяком случае, казалось Олегу Никонову. И поэтому бой продолжался, он никак не мог завершиться. Потому что нужно было, чтобы Бог рассудил…

Проваливаясь «в объятья Морфея», Никонов успел понять, почему сон снова вернётся. Из-за вопроса о бессмысленности смерти. Всё правильно: если смерть бессмысленна, то и жизнь бессмысленна. Старшина Старостенко, с которым он прошёл огонь, воду и медные трубы, умирая на его руках, шептал сквозь кровавую пену о бессмысленности смерти. «Как-то бессмысленно, командир…» — жаловался он. Но в ту минуту Никонову было не до философских категорий, потому что друг и напарник умирал на руках офицера по вине этого офицера. Бой не мог завершиться…