Ренуар - [2]

Усевшись перед мольбертом, Ренуар открыл свой ящик с красками, и я был восхищен порядком и чистотой внутри. Палитра, кисти, тюбы, распластанные и свертываемые по мере того, как расходовались краски, — все это производило впечатление совсем женской опрятности.

Я выразил Ренуару мое восхищение по поводу двух картин, которые я видел в столовой.

— Это этюды, сделанные с моих горничных. Некоторые из них были замечательно сложены и позировали как ангелы. Но надо сказать, что я нетребователен. Меня отлично устраивает первая попавшаяся замарашка, лишь бы только у нее не оказалась блестящей кожа. Я просто не понимаю, как другие доходят до того, что пишут эти подпорченные телеса. Они это называют «дамы общества»!.. Видали вы когда-нибудь дам общества с руками, которые хотелось бы писать? А как приятно писать женские руки, но руки, занятые домашней работой! В Риме, в Фарнезине, есть Рафаэль — Венера, соблазняющая Юпитера; у нее руки… одно очарование! Чувствуется здоровая, толстая тетка, которая сейчас вернется к себе в кухню: это-то и заставило Стендаля сказать, что женщины Рафаэля тяжеловесны и пошлы.

Мой визит был прерван приходом модели. Уходя, я просил у художника разрешения зайти в другой раз.

— Всегда, когда захотите! Но приходите лучше всего с наступлением сумерек, когда я кончаю мой день.

И в самом деле, жизнь Ренуара была размеренна, как день рабочего человека. Он шел в мастерскую с точностью служащего, идущего в свое бюро. Я должен прибавить, что и спать он ложился рано, после партии в шашки или домино с мадам Ренуар; он опасался поздним сном повредить завтрашнему сеансу.

Всю жизнь живопись была его единственным удовольствием, единственным отдохновением.

Я вспоминаю встречу в 1911 году с мадам Ренуар, торопливо выходившей из больницы, где в тот день Ренуару должны были сделать операцию.

— Как Ренуар?

— Операция отложена на завтра… Простите меня… я очень спешу, — муж послал меня за ящиком с красками. Он хочет писать цветы, которые ему принесли сегодня утром.

Ренуар целый день был поглощен этими цветами, он занят был ими еще на следующий день, пока не пришли, чтобы перенести его на операционный стол.

В другой раз, в 1916 году (Ренуару было уже более 75 лет), когда я гостил у него в Кань, он поразил меня неожиданно безнадежным видом. Я говорил ему о картине, над которой он тогда работал.

— Мне больше не хочется писать… Я больше никуда не гожусь…

Ренуар при этом закрыл глаза с таким разбитым видом, что из опасения быть ему в тягость своим присутствием я сошел в сад.

Немного погодя меня позвала «большая Луиза»^[4].

— Мосье зовет вас в ателье!

Я застал Ренуара сияющим, за работой, перед мольбертом… Он бился над георгинами.

— Взгляните, Воллар, не правда ли, это почти так же блестяще, как какая-нибудь баталия Делакруа? Я уверен, что на этот раз я овладел секретом живописи; как грустно думать, что каждый шаг вперед есть в то же время и шаг к могиле!.. Пожить бы еще немножко, чтобы наконец сделать шедевр!

* * *

Легко догадаться, с каким нетерпением хотелось мне воспользоваться полученным еще при первом визите разрешением Ренуара снова побывать у него.

Через неделю я отправился к нему опять. Это было вечером, после обеда. Он собирался ложиться спать.

— Так как сегодня вечером я один, я решил лечь раньше обыкновенного. Габриэль почитает мне «Даму из Монсоро»^[5]. Я приглашаю вас принять участие в этом маленьком торжестве.

Но «Даму из Монсоро» никак не удавалось найти.

— Ладно, — сказал Ренуар, — посмотрите, Габриэль, что там еще есть в библиотеке.

Габриэль, открыв стенной шкаф, где лежали вперемежку десятка два книг, перечисляла: «Жестокая загадка»^[6], «Автопортреты»^[7], «Письма к Франсуазе»^[8], «Исповедь влюбленного»^[9], «Вторая любовь»^[10], «Цветы зла»^[11].

Ренуар перебил:

— Вот книга, которую я терпеть не могу! Не знаю, кто это мне ее принес!.. Если бы вы слышали, как это привелось однажды мне в салоне мадам Ш., как кто-то, не помню, кажется, Муне-Сюлли, читал «Падаль»^[12] и все эти индюшки кругом распускали слюни… Это то же самое, что и другие штуки, названия которых прочла Габриэль. Моим друзьям постоянно хотелось заставить меня проглотить кучу вещей; но наконец начинаешь бунтовать, не правда ли?

Габриэль продолжала: «Мой брат Ив»^[13], «Песня бродяг»^[14], «Отверженные»^[15].

Ренуар, слушавший до сих пор равнодушно, при последнем заглавии сделал жест отвращения.

Я. — Стихи Гюго считают прекрасными…

Ренуар. — Надо быть сумасшедшим, чтобы отрицать гений Гюго; но каково бы ни было его искусство, оно мне противно; в особенности я ненавижу этого человека за то, что это он разучил французов говорить просто. Габриэль, вы непременно купите мне завтра «Даму из Монсоро»! — И обращаясь ко мне: — Какой шедевр!.. Глава, где Шико благословляет процессию…

— Мосье, — воскликнула вдруг Габриэль, — я нашла книгу Александра Дюма!

Лицо Ренуара прояснилось.

— Ага, что там такое?

И Габриэль торжествующе провозгласила:

— «Дама с камелиями!»^[16]

— Ни за что, — запротестовал Ренуар. — Я презираю все, что сделал сын, и эту книгу больше других. Сентиментальные воздыхания всегда внушали мне ужас!