Ренессанс Русского балета - [29]
В Нью-Йорке все-таки сомневаются. До сих пор вся реклама строилась на именах Нижинского и Карсавиной. Но когда «Лафайет» снимается с якоря, ни того, ни другой на борту нет.
Напрасно Дягилев ссылается на то, что и без «звезд» билеты на гала-концерты в Женеве и Париже были распроданы за несколько дней до спектакля[219]: Кана это не убеждает. К тому же показатели кассовой выручки сразу понижаются. «С самого начала выступлений, – напишет Ансерме спустя несколько недель, – нас стали упрекать в отсутствии звезд. «No stars!», – и тыкали нам в нос Мордкина и Павлову»[220], двух звезд первой величины, снискавших огромный успех в Соединенных Штатах во время первого их турне в 1910 году.
Еще один повод для беспокойства: Лидия Лопухова не подает признаков жизни. Эта петербургская балерина присоединилась к Дягилеву пять лет назад. Ей доводилось заменять Карсавину в «Карнавале» и «Жар-птице». Теперь она живет в США. Дягилев хочет, чтобы она срочно подтвердила свое участие в американском турне. В начале января он телеграфирует Брауну: «Лопухова не отвечает. Если вы ее еще не ангажировали, прошу забронировать для нее место»[221].
Эта задержка вполне может показаться легкомыслием, и по ту сторону Атлантики ее не одобряют: «Г-н Дягилев не понимает условий, которые действуют в этой стране»[222]. При цене билета в 5 долларов подобное турне, по американским критериям, требует участия «имен» иного уровня, нежели Лопухова. Тем не менее балерина в конечном счете появится и с радостью займет свое место в труппе, к большому огорчению Маклецовой, которой теперь придется делить с ней роли.
Соперничеству двух танцовщиц, к которому добавились еще и денежные запросы Маклецовой – лишних 150 долларов за спектакль, – будет жестко положен конец. В бостонском Театре Дягилев на глазах у всей труппы выгонит Маклецову вместе с сопровождающей ее несносной мамашей. Что, впрочем, будет стоить ему судебного иска из-за незаконного расторжения контракта.
Энрико Чеккетти (в центре) с несколькими солистами Русского балета. Во втором ряду, за ним – балетмейстер Сергей Григорьев
Тогда Дягилев решится вновь начать переговоры с Анной Павловой, незабываемой исполнительницей «Сильфид». Однако попытка сближения ни к чему не приводит. Быть может, потому, что, как иронически замечает Дягилев, «она вела разговор о том, чтобы мы взвалили на себя ее дивную труппу»[223]; возможно также, что финансовые притязания с ее стороны оказались завышенными. Из того же письма Дягилева: «Однажды русский Император сказал мне: «это дороговато, даже для меня»[224]. И уж точно потому, что Анна Павлова и слышать не хочет про «Мет». Последствия какого-то старого конфликта? Во всяком случае, договариваться с Отто Каном она отказывается[225]. Тогда Дягилев снова обращается с предложениями к Карсавиной. Кроме того, он пытается обеспечить участие в турне Балашовой, балерины московского императорского Большого театра, но тоже тщетно.
Руководитель «Русского балета» не без страха всходит на борт «Лафайета». Двумя неделями раньше гражданский пароход «Анкона» был потоплен австро-венгерской подводной лодкой. Все одиннадцать дней, пока длится переезд, Дягилев не выходит из каюты и почти не притрагивается к еде, которую ему приносят. А для того, чтобы сделать несколько шагов по трапу, надевает спасательный круг!
Его новый администратор Рандольфо Барокки обладает, среди прочих достоинств, еще и умением его развлекать. Дягилев добивался его сотрудничества в американском турне. Барокки, итальянец по происхождению, прожил много лет в Соединенных Штатах и прекрасно говорит по-английски. Он даже помогал Генри Расселу, когда тот показывал в Америке оперную труппу из Неаполя. Дягилев предчувствует, что сотрудничество может оказаться весьма ценным на переговорах с собеседниками, не говорящими ни по-французски, ни по-итальянски, ни по-русски.
А пока он наслаждается бесконечными театральными анекдотами, которыми Барокки, будущий муж Лидии Лопуховой, расцвечивает свои многословные рассказы. Дни проходят быстрее, а море кажется не таким бурным…
11 января «Лафайет» окутывает туман. Когда начинают реветь сирены и туманные рожки, Дягилев впадает в панику и в сопровождении Мясина срочно устремляется к закрепленной за ним спасательной шлюпке. И тут выясняется, что корабль приветствует Статую Свободы! Толпящиеся на набережной фотографы и репортеры толкаются, стараясь подняться на борт. Дягилев соглашается позировать на трапе. Но публикация одной из этих фотографий с подписью «Мистер Дягилев и его слуга» повергнет его в негодование. Пресловутый слуга – не кто иной, как Леонид Мясин!
Дягилев объясняет журналистам, что не все семьдесят членов труппы, готовящиеся сойти на берег, – танцовщики. Среди них есть рабочие сцены, а еще Энрико Чеккетти, учитель Павловой и Лопуховой! Но большинство труппы составляют «бывшие артисты русских Императорских театров, прошедшие подготовку в Царском балетном училище и у самого Дягилева»[226].
Спускаясь на берег в разгар суровой нью-йоркской зимы, русские кутаются в свои толстые меховые шубы. У Адольфа Больма, которому предстоит исполнять роли Нижинского, ангина. Недоброе предзнаменование, ведь премьера назначена через шесть дней! Гончарова и Ларионов в турне не едут, скорее всего, из-за недостатка средств. Мясин может только сожалеть об этом. В письме к Большакову, своему московскому учителю рисунка, он рассказывает обо всем, чем обязан этим художникам, особенно Гончаровой, на которую, однако, рассчитывает для подготовки «Литургии»
