Ренегат - [11]

— Остальное, — продолжил Стас, — собирались в ледник убрать. Так вот я что-то не понял, за каким хером им этот доходяга понадобился. Не знаете?

Захар, игнорируя вопрос, вытянул руку и пихнул Машу кулаком в плечо.

— Хватит, я сказал.

Она вздрогнула, но, вместо того чтобы прекратить трясти лохмами и успокоиться, начала раскачиваться всем туловищем.

Стас прислушался и разобрал в сбивчивом бормотании только два повторяющихся слова — «Не буду, не буду, не буду…».

— Голодать станешь? — просипел Захар. — Пять дней воду хлебать? О дите подумай лучше. Димка помер, ему теперь всё равно, а ты живая пока.

— Это… — вклинился Стас. — Я не слишком помешаю, если спрошу, о чём вы тут толкуете? Чего она не будет? Что за хуета у вас вообще здесь творится?

— Не надо дурочку ломать, — переключил, наконец, своё внимание Захар. — Всё ты верно понял — на ужин сегодня мясцом побалуют. А Маша вот Диму есть не желает, хочет с голоду подохнуть и ребятёнка заморить. Правильно я говорю, Маш?

— Хватит! — Маша согнулась и спрятала лицо между коленями, не прекращая раскачиваться взад-вперёд.

— Понятно, — кивнул Стас. — И частенько это дело практикуете?

— Нет, — ответил Захар, — не часто. На корм обычно беглые идут, да смутьяны, а такие здесь редкость, приходится картошкой мёрзлой, капустой, свеклой, отрубями и прочим гнильём залежалым пробавляться. Я за четырнадцать лет, — старик задумался, что-то прикидывая, — от силы десятка два всего человечков-то и употребил. В первый раз брезговал тоже, а потом ничего, приелся. Вот ты рожу кривишь, а чего кривишь и сам не знаешь, не пробовал ведь никогда. Хорошее мясо, съедобное вполне, чуть свинины пожёстче. Не скажут — не отличишь, если опыта нет. Бараку нашему повезло — остальные будут воду хлебать с шелухой капустной, а мы сегодня по-царски отужинаем, и не только сегодня. Одного мертвяка обычно дней на пять хватает. Наварят из него бульону чан, — Захар ненадолго умолк и мечтательно закатил глаза, — арома-а-атного. Знаешь ты, как мясо пахнет, ежели его пару раз в год хавать? Не-е-ет, не знаешь. Запах такой, будто… будто в кущи райские попал. Аж слюною давишься. Если ещё и горяченькое, так просто… Плеснут в миску, а от бульона парок поднимается. К лицу её поднесёшь и дышишь, дышишь… Рукам горячо, а не можешь оторваться. Потом к губам прислонишь, отхлебнёшь и кажется, что жил ты всё это время не зря. Не зря помои жрал, не зря говно месил, терпел не зря. Потому как вытерпел, а вот он, чей шмоток в миске твоей бултыхается — нет.

— Угу. Поучительно.

— Ещё как, — старик потянулся за водой, сдерживая кашель, отхлебнул, прохаркался и сплюнул в сторону. — Хозяева-то здешние не дураки, доходчиво объяснить умеют. Когда с человеком бок обок годик хотя бы поживёшь, пообщаешься, а потом тебя им же и кормят, сразу очень хорошо понимаешь, где твоё место. Жрёшь, причмокиваешь, а у самого в башке такая херня крутится, что не приведи господи. Ведь сейчас его, бедолагу, уминают, а выкинь фортель какой, и эти твари, что вокруг с мисками сидят, будут тебя за обе щеки трескать. Начинаешь на всех волком смотреть, авансом каждого ненавидишь, а это в деле разобщения шибко полезно. Нет единения — нет и бунтов. Святым ведь капусты гнилой не жалко, они не из экономии мертвяков рабам скармливают, а профилактики ради.

— Что ж вы тогда бульёнчик-то расхваливаете, если видите сами, ради чего вас им подкармливают?

— Зачем расхваливаю? — переспросил Захар и пожал плечами. — Да вкусный он потому что. Вкусный и питательный. Отказываться раньше надо было, а теперь уж смысла нет. Устоялось всё, утряслось, не переделаешь.

— Неужели так больше о побеге и не думали, за четырнадцать-то лет?

— Думал, конечно, поначалу. Только думами одними из пустошей не выберешься. Да и куда мне идти? Дома нет, семья… Что здесь подыхать, что на воле — разницы никакой.

— А в чём трудность состоит из пустоши выбраться? Я сюда меньше чем за сутки дошёл. Не всё своим ходом, правда, но тем не менее. А ведь наверняка и поближе Мурома поселения имеются.

— Навашино только, — усмехнулся старик. — В сторону Нижнего пусто всё. В тех краях если кто и живёт, так уж точно не люди. К востоку — Арзамас, к северу — Тенгушево, а промеж ними пустошь сплошная. Но проблема-то не в этом даже. Здесь до Оки рукой подать, километров тридцать всего. Если плаваешь хорошо, то в ней твоё спасение. Только до Оки ещё добраться нужно, а пешком да с голыми руками шансов на это мало совсем.

— Почему?

— Ну, во-первых, фору тебе давать не станет никто. Димке повезло неслыханно, что его ещё вечером не хватились. Так он, видишь, и с везением не далеко ушёл. Заплутал, наверное. Здесь это немудрено. Бури пыльные иной раз поднимаются, аж небо закрывают. Споткнулся, упал, всё — потерял направление. Через час буря миновала и — опа! Куда забрёл? Поди разбери. А сидеть, ждать — тоже не выход. Нагонят быстро. Вот если б удалось лошадь раздобыть, тогда другое дело — будет шанс уйти. Да и кошаки на такую крупную животину не позарятся. Но от лошадей нас всегда на расстоянии держали.

— Что за кошаки такие?

— Не видал никогда?

Стас помотал головой.