Ренегат - [8]

– Заманчиво! – ответил простодушный Иванов. – Деньжищ тут можно кучи загребать, а торговля – дело чистое. Это, значит, говоря по-нашему, вы своим конкурентам ножку задумали подставить?

Куманджеро приторно заулыбался в ответ.

6. Сближение

Позади послышались торопливые шаги нагонявшего их Контова.

– Я попрошу вас, – шепнул японец Иванову, – пока ничего не говорите вашему товарищу из того, что я сказал, пусть пока все это будет между нами.

– Ладно, ладно! – быстро ответил ему тот. – Умрет в глубине моей души, а там видно будет.

В это время их нагнал Андрей Николаевич.

– Вы, господа, кажется, стали неразлучными друзьями? – улыбаясь, сказал он.

– О да! – согласился Куманджеро. – Ваш друг – такой милый человек.

– И между вами, несмотря на короткое знакомство, завелись уже секреты?

На лице Куманджеро ясно отразилось беспокойство.

– Почему вы так думаете? – спросил он, пытливо устремляя свой взор на Контова.

– Я видел, как вы шептались… вот сейчас и несколько ранее…

Куманджеро захихикал, но мелко, рассыпчато, делано.

– А, вот вы про что! – проговорил он. – В этот секрет мы можем посвятить и вас… Видите ли, «тайны Фриско» показались интересными вашему другу, он меня и спрашивал о них.

– Тайны? Какие еще?

– Ну, ну… У каждого большого города есть свои тайны, и ваш друг в достаточной степени молод, чтобы интересоваться ими.

– Вот вы про что!.. Ну, Вася, – обратился Контов к Иванову. – Не ожидал, признаюсь откровенно, от тебя такой прыти!

Василий Иванович виновато потупился.

– В Нью-Йорке он был совсем скромен… Да что ты прячешь глаза-то?

– Господа, – засуетился японец, – беседуя, мы прошли наш путь совершенно незаметно. Вот наш отель… поспешим…

Они были около довольно трущобного вида двухэтажного дома, над которым развевался какой-то фантастического соединения цветов и фигур флаг. С улицы дом казался совершенно пустым, но, когда русские и японец, взойдя на крыльцо, прошли в темноватый и грязный зал, где в разных углах дремали двое слуг-негров, перед ними, как из-под земли, вырос толстый, неряшливо одетый человек, хозяин этой трущобы, и с заметным немецким акцентом проговорил:

– Иностранцы, я вижу, вы хорошо погуляли, поэтому вам следует выпить.

– Благодарю вас, – вежливо ответил за всех Куманджеро, – мы непременно последуем вашему совету, но не откажемся, если вы предложите нам позавтракать.

– Если у вас есть деньги, чтобы заплатить за кусок мяса, превосходно изжаренного в собственном соку, – последовал ответ, – то вы можете не сомневаться, что я с большим удовольствием предложу вам его.

Контов посмотрел на говорившего с негодованием.

– Мы, кажется, платили вам за все, что требовали, – воскликнул он, – и не давали повода сомневаться в нашей порядочности.

– Иностранец! – хладнокровно ответил трактирщик. – Я третий день вижу ваше лицо, но ни одной минуты не видел, чтобы вы работали. Кто не работает, тот не имеет денег, а что вы – не капиталист, за это я готов прозакладывать голову. Я прав был, предупреждая вас. Таков обычай. Мы в свободной стране, и никто не посмеет заставить свободного гражданина не говорить того, что он желает.

– Мы вполне соглашаемся с вами, – поспешил вмешаться Куманджеро, заметив, что глаза Контова загорелись гневом, – мои друзья…

– Они русские, это я знаю! Я знаю, что такое Россия, и сегодня пойду непременно на митинг, где будут говорить о России и русских, но до этого я подам вам мясо, ибо вы сказали, что у вас есть деньги.

Последние слова трактирщик проговорил уже в пространство. Куманджеро увлек к столу Андрея Николаевича и Иванова, не понявшего разговора на английском языке.

– Не гневайтесь на него! – умиротворяющим голосом убеждал японец Контова. – Этот митинг всем здесь вскружил головы.

– Я буду на нем! – справляясь с раздражением, ответил Андрей Николаевич.

– Не советую! – махнул рукой японец.

– Почему?

– В Штатах всюду существует предубеждение против вашего отечества. На митинге будут говорить о событии в Кишиневе, – с некоторой запинкой произнес название злополучного города Куманджеро, – вы рискуете услышать много неприятного для своего национального самолюбия.

– Тем более причин идти мне туда! – воскликнул Контов.

– Вероятно, я выразился неясно… Вы меня не поняли…

– Нет, понял! Вы дали мне понять, что на митинге, о котором я уже слышал и на который собирался еще до встречи с вами, будут говорить про мою родину всякие гадости… В качестве русского я должен опровергнуть их…

– Ага, и вы патриот! – вскричал Куманджеро.

– Если желание правды – патриотизм, то да.

Они замолчали. Весь этот короткий разговор происходил между ними по-английски, и Василий Иванович опять принужден был сидеть молча.

– А ты, Вася, как? – прервал молчание Контов. – Со мной на митинг?

– Это, Андрей Николаевич, в каком же смысле? – удивился Иванов.

– Да вот господин Куманджеро объявил, что ты собираешься куда-то с ним…

– Пустяки! – пробормотал Василий Иванов. – Мало ли что говорится!

– Как ты хочешь, я тебя не держу, – продолжал Андрей Николаевич. – Тебе будет скучно, ведь ты ничего не поймешь…

– Зато погляжу, что это за митинг такой!

– Соберутся разные люди, – вмешался в их разговор японец, – и будут говорить о том, чего не знают… Ведь в сущности что могут знать здесь о вашей родине? Только то, что пишут в газетах… В газетах же всегда преувеличения, часто нелепости, и вот, приняв такие газетные сообщения за неопровержимую правду, и будут делать из них выводы… каждый свое…