Рембрандт - [52]
– Титус, что говорят о моих «Суконщиках»? Хают? Отворачиваются от них? Говорят, что у Халса все было лучше? Что Зандрарт выше? Что Флинк мастеровитей? А нашего Бола не ставят пока выше меня? А де Гельдера, который и в самом деле талантлив? Небось топчут меня, как петух курицу? А?
– Я слышал только хорошее, – покривил душой Титус.
– Ну и черт с ними! – Рембрандт потряс кулаком. Вдруг он напомнил Самсона, угрожающего тестю. (Это на картине, которую написал в молодости.) Но кому грозил художник? – Вот что я скажу: пусть не думают, что я бездомный, пусть забудут о том, как бездушно разоряли меня, как за бесценок продавали с молотка мое имущество! У меня есть еще силы и есть голова! Мои вчерашние друзья позабыли подать руку помощи, отвернулись от меня…
– Как? – сказала Хендрикье. – А доктор Тюлп?
– Да, конечно, он был со мной. Его слова утешали. Спасибо ему. Но эти? Сиксы и прочие? Разве не могли они ударить хотя бы палец о палец? Нет! Они наблюдали со стороны, как глумятся надо мной кредиторы.
– Ты жалуешься на судьбу? – тихо спросила Хендрикье.
– Я? С чего ты взяла? Я говорю все, как было. Пусть дети знают, что такое человеческая благодарность в наше время… Они думают так: раз загнали меня на Розенграхт – значит, я погиб? Ошибка, господа, ошибка! Я пережил и не такое! Вот этой самой рукой я напишу еще не одну картину. Пусть завистники не очень радуются. Жалок тот, кто не умеет выстоять под ударами судьбы. Слава богу, у меня есть ты, есть Титус, есть Корнелия! Я задумал несколько библейских сюжетов. Они будут большие, эти картины…
– Отец, – сказал Титус, – хорошо идут твои офорты.
– Еще бы! Я их делаю от души. Я завалю твою лавку рисунками. Пусть поучатся, как делать офорты.
– Все стали падки на пейзажи…
– Прекрасно, милый Титус! Ты будешь иметь их вдоволь. Амстел течет себе, даль ясна – чего еще для новоявленных любителей искусства?! Но я буду делать для себя. Я плевал на их вкусы! Для себя, слышишь, Титус?
– Отец сегодня настроен воинственно, – пошутила Хендрикье.
– Именно! Я был и останусь воином! Так и говорите всем! – Художника осенила некая любопытная мысль. Он сказал: – Вот что, хотите я изображу себя в царской одежде? Восточной. И с жезлом в руке. А?
– Зачем? – удивилась Хендрикье.
– Просто так. За здорово живешь! Пусть синеют от зависти толстосумы!
– Прекрасно! – поддержал Титус.
– Что скажет малышка?
Корнелия облизнула губы – она ела сладости.
– А ты, друг мой? – Рембрандт посмотрел на Хендрикье.
– Ты должен работать уверенно. Это – главное.
– Брависсимо! Этому слову научил меня покойный ван Сваненбюрг. Мир праху его!.. Брависсимо, друг мой! Я знал, что в тебе всегда найду опору.
– Дети, – сказала Хендрикье, – ваш отец сегодня в хорошем расположении духа. Могу сказать одно: у нас все в полном порядке.
– Именно, Хендрикье. Надо пригласить доктора Тюлпа со всей семьей. Мне хочется, чтобы он отведал у нас чего-нибудь особенного. Твоего приготовления, Хендрикье. – Он помолчал. – Я жду заказа. Значит, и денег.
– Откуда, отец, если не секрет?
– От самого маркиза Антонио Руффо. Из Сицилии. Хотите знать тему?
– Да, хотим.
– «Гомер с двумя учениками».
– Это предложил сам маркиз?
– Да… То есть не совсем. Мы с ним списались. Почти договорились. А теперь жду официального подтверждения. А тем временем заказываю холст, подрамник отменный и раму. Так что, милая Хендрикье, не все кончено. Мы еще поборемся… Так когда же приглашаем Тюлпов?
У Хендрикье лучились глаза – хорошо, когда Рембрандт в духе, когда ему требуется только лучшее из лекарств – работа!
– Тюлпы могут прийти в любое время. Все зависит от тебя.
Вот два мнения:
И о г а н н В о л ь ф г а н г Г ё т е: Реализм Рембрандта определяется его пристальным вниманием к деталям! Свет, тень и положение в пространстве – вот что для него самое главное…
Ф р а н с и с к о Г о й я: У меня было три учителя: природа, Веласкес и Рембрандт.
Финал
Из беседы с художником Латастером. Мастерская, похожая на ангар для «Цеппелина». Перед поездкой в Нюрнберг на открытие выставки его картин. Амстердам. Апрель, 1984 год.
— Господин Латастер, можно взглянуть на Рембрандта с высоты сегодняшнего дня?
– Отчего же? Каждая эпоха по-своему оценивает произведения искусства. Правда, при этом бывают и промахи.
– Что вы имеете в виду?
– Всякие недоразумения. Возьмем, к примеру, пьесы Шекспира. Создается впечатление, что современники драматурга и их ближайшие потомки не совсем отдавали себе отчет в том, что есть Шекспир. Думаю, то же самое можно отнести и к самому драматургу. Подумайте: в своем завещании он даже не вспомнил о пьесах. Он просто не придавал им значения. Это была его профессия, и не совсем почтенная в те времена. А что сказать о нашем соотечественнике Яне Веермере из Делфта? Ведь его начисто забыли бы, если бы не прошлый век, когда художника «открыли» случайно. Одно ясно: странный был художник, мастер или маляр – называйте как угодно! – этот Рембрандт, сын мельника из Лейдена.
– Странный, господин Латастер?
– Именно! Это самое подходящее слово. Я объясню, почему думаю так, а не иначе. Его не понимали. Да, да! Его искусство стояло выше эстетического вкуса общества, в котором жил и работал художник. Говорят: «успех «Анатомии», успех «Ночного дозора», успех «Синдиков», успех «Данаи»! Позвольте: успех у кого? У таких просвещеннейших людей, как Гюйгенс, Тюлп и другие? Но это же была в общем-то кучка доброжелателей. Поэтому я считаю, что Рембрандт был вроде бы странный художник, не от мира сего: он проиграл битву материальную, но выиграл творческую.
Настоящий сборник рассказов абхазских писателей третий по счету. Первый вышел в 1950 году, второй — в 1962 году. Каждый из них по-своему отражает определенный этап развития жанра абхазского рассказа со дня его зарождения до наших дней. Однако в отличие от предыдущих сборников, в новом сборнике мы попытались представить достижения национальной новеллистики, придать ему характер антологии. При отборе рассказов для нашего сборника мы прежде всего руководствовались их значением в истории развития абхазской художественной литературы вообще и жанра малой прозы в частности.
«… Ахаун сказал:– Но прежде я хотел бы, чтобы вы послушали одного чудака…– Чудака? – спросил зверолов.– Чудака…– Как это – чудака? – словно бы не расслышал лучший метатель камней.– Вот так – чудак! – Вождь племени чуть не продырявил себе указательным пальцем висок, чтобы показать, какой же это непроходимый чудак.– Где же он? – сказал следопыт, шмыгая носом, точно чудак должен был пахнуть как-то особенно.– Он ждет на лужайке. Перед моим домом.Охотник на барсов вышел из пещеры, чтобы привести этого чудака.Ахаун сказал:– Вы сейчас услышите нечто, но вы не смейтесь.
«… Омара Хайяма нельзя отдавать прошлому. Это развивающаяся субстанция, ибо поэзия Хайяма – плоть от плоти народа. Куда бы вы ни пришли, в какой бы уголок Ирана ни приехали, на вас смотрит умный иронический взгляд Омара Хайяма. И вы непременно услышите его слова: «Ты жив – так радуйся, Хайям!»Да, Омар Хайям жив и поныне. Он будет жить вечно, вековечно. Рядом со всем живым. Со всем, что движется вперед. …».
Рассказ о том, как у Джоаккино Россини возник замысел написать оперу «Севильский цирюльник».
«… И здесь увидели глаза землепашца то, что увидели: в просторной усыпальнице стоял ковчег. Весь он был желтый, потому что был выкован из золота. Занимал ковчег почти все помещение в высоту, и в длину, и в ширину. И был Тхутинахт вдвое ниже ковчега.Певеро зашел с правой стороны и толкнул ногою золотую дверь. И Тхутинахт упал на камни, потрясенный величием Вечного Покоя. И он запричитал:– О бог наш Осирис! О владыка владык, покоривший мир!И не скоро осмелился землепашец поднять глаза на золотые саркофаги, безжалостно вывороченные ломом Певеро.Мумия великого божества валялась на полу, и золотой урей украшал ее лоб.
Командующий римской эскадрой Гай Секунд Плиний храбрый воин, настоящий герой и многоопытный ученый… Чего больше в нем — безрассудной военной храбрости или неподражаемого любопытства? Люди в страхе спасаются от огнедышашего Везувия, а он торопится туда…
Огромное войско под предводительством великого князя Литовского вторгается в Московскую землю. «Мор, глад, чума, война!» – гудит набат. Волею судеб воины и родичи, Пересвет и Ослябя оказываются во враждующих армиях.Дмитрий Донской и Сергий Радонежский, хитроумный Ольгерд и темник Мамай – герои романа, описывающего яркий по накалу страстей и напряженности духовной жизни период русской истории.
Софья Макарова (1834–1887) — русская писательница и педагог, автор нескольких исторических повестей и около тридцати сборников рассказов для детей. Ее роман «Грозная туча» (1886) последний раз был издан в Санкт-Петербурге в 1912 году (7-е издание) к 100-летию Бородинской битвы.Роман посвящен судьбоносным событиям и тяжелым испытаниям, выпавшим на долю России в 1812 году, когда грозной тучей нависла над Отечеством армия Наполеона. Оригинально задуманная и изящно воплощенная автором в образы система героев позволяет читателю взглянуть на ту далекую войну с двух сторон — французской и русской.
«Пусть ведает Русь правду мою и грех мой… Пусть осудит – и пусть простит! Отныне, собрав все силы, до последнего издыхания буду крепко и грозно держать я царство в своей руке!» Так поклялся государь Московский Иван Васильевич в «год 7071-й от Сотворения мира».В романе Валерия Полуйко с большой достоверностью и силой отображены важные события русской истории рубежа 1562/63 года – участие в Ливонской войне, борьба за выход к Балтийскому морю и превращение Великого княжества Московского в мощную европейскую державу.
После романа «Кочубей» Аркадий Первенцев под влиянием творческого опыта Михаила Шолохова обратился к масштабным событиям Гражданской войны на Кубани. В предвоенные годы он работал над большим романом «Над Кубанью», в трех книгах.Роман «Над Кубанью» посвящён теме становления Советской власти на юге России, на Кубани и Дону. В нем отражена борьба малоимущих казаков и трудящейся бедноты против врагов революции, белогвардейщины и интервенции.Автор прослеживает судьбы многих людей, судьбы противоречивые, сложные, драматические.
Таинственный и поворотный четырнадцатый век…Между Англией и Францией завязывается династическая война, которой предстоит стать самой долгой в истории — столетней. Народные восстания — Жакерия и движение «чомпи» — потрясают основы феодального уклада. Ширящееся антипапское движение подтачивает вековые устои католицизма. Таков исторический фон книги Еремея Парнова «Под ливнем багряным», в центре которой образ Уота Тайлера, вождя английского народа, восставшего против феодального миропорядка. «Когда Адам копал землю, а Ева пряла, кто был дворянином?» — паролем свободы звучит лозунг повстанцев.Имя Е.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.