Рэмбо под солнцем Кевира - [22]

— Пусть это сохранит наша память, — сказал он.

Фуад согласился, тем более что в его памяти сохранилось много больше того, чем в памяти саркара.

Мохаммед Барати не был узником Ходжатии — он был почетным гостем Абдоллы-хана и содержался в угловой комнате второго этажа с одним окном, забранным стальной решеткой. У двери со стальными запорами всегда стоял охранник, который оберегал драгоценную жизнь гостя. Никто не знал его имени. Впрочем, никому под страхом строгого наказания и не разрешалось разговаривать с ним. Но, слава Аллаху, гость и сам был молчалив и задумчив.

Каждый день Абдолла-хан навещал своего гостя, иногда даже обедал с ним. В последние дни он стал приходить к нему чаще и беседовать дольше — после того, как его навестил старый знакомец из ЦРУ майор Кэнби. В свое время Абдолла-хан имел неосторожность оказать некоторые услуги ЦРУ, о которых не знал даже САВАК. Правда, ему хорошо заплатили, но лишь после того, как он оставил в своем досье множество отчетливых следов. Кэнби невзначай напомнил ему об этом, и Абдолла-хан понял: долго это продолжаться не может. И он решил действовать.

Состояния Мохаммеда Барати было достаточно, чтобы обеспечить себе безбедное существование до конца дней своих. Но когда вдруг в поле зрения Абдоллы-хана оказался сын американского миллионера Том Пери, он понял, что шансы его могут удвоиться или даже утроиться. Можно было вывезти Тома за границу, получить за него не то чтобы выкуп, а приличную компенсацию и обрести в Штатах покровительство влиятельного человека. Но хорошенько поразмыслив, он понял и другое. Кэнби не оставит его в покое — он ему нужен здесь, в Иране, а не в Штатах. И в отместку за предательство сделает все, чтобы эту удавку на шее Абдоллы-хана затянуть до отказа. Лучше уж удовлетвориться пожертвованием исламской революции, да продлит Аллах ее годы.

— О, Мохаммед, брат мой! — Абдолла-хан вошел в угловую комнату второго этажа и нежно обнял своего друга юности. — Как ты себя чувствуешь? Как твое здоровье?

— Благодарю тебя, Абдолла, за все, но как может чувствовать себя человек, который каждую минуту…

Да-да-да, с сочувствием покачал головой Абдолла-хан. Ужасные времена, ужасные люди.

Они сели на диван и посмотрели друг на друга: Мохаммед Барати — с надеждой, Абдолла-хан — с невыразимой тоской.

— Я вижу, ты не принес мне ничего утешительного, — сказал Мохаммед.

— Увы, брат мой, — Абдолла-хан помолчал и грустно улыбнулся. — Есть одна новость. Но она не слишком утешительная. Однако свободу ты можешь получить хоть сейчас.

— Чтобы меня убили по дороге?

— Нет, брат мой. Ты меня не слушаешь?

— Прости, — Мохаммед положил руку на колено Абдоллы-хана. — Я стал рассеян. Ты говорил о какой-то новости?

— Да. Вчера аятолла объявил, что избавит от преследования всех, кто докажет свою преданность революции.

— Но чем я могу доказать ее? — удивился Мохаммед. — Я не отказываюсь от налогов, готов пожертвовать бедным, если нужно…

— Вот! — перебил его Абдолла-хан. — Аятолла, да продлит Аллах его век, призвал мусульман следовать шариату, который мы стали забывать. В истинно исламском государстве, сказал он, все богатства должны быть распределены поровну, чтобы исключить всякое неравенство среди мусульман. Он мудр, наш защитник правоверных, да сохранит его Аллах.

— Я должен отдать все? — спросил Мохаммед, заглядывая в глаза Абдоллы-хана.

Абдолла-хан вздохнул.

— Ты не должен выделяться среди других. Только этим ты можешь доказать свою любовь к истинно исламскому государству.

Мохаммед Барати опустил голову и долго сидел молча.

— Я знал, что эта весть не принесет тебе радости, — нарушил молчание Абдолла-хан и ободрил своего старого друга: — Но ты не переживай. Может, что-нибудь еще и придумаем. Да! — вдруг вспомнил он, — скоро меня переводят в Ирак с повышением. Поздравь меня, брат мой!

Мохаммеда Барати словно подбросило пружиной.

— Как? А я? Что будет со мной?

— Ах да! Бедный Мохаммед! — Абдолла-хан обхватил голову руками и закачался из стороны в сторону.

Горю его не было предела. И Мохаммед Барати, забыв о своем положении, пожалел его больше, чем себя.

— Хорошо, — решил он, — я перечислю все деньги в "Фонд исламской революции". Это будет лучше, чем мучить и себя, и других. В конце концов ведь я мусульманин и здесь моя родина.

Абдолла-хан поднялся и обнял своего лучшего друга и брата.

— Наверное, ты прав, — сказал он и вздохнул. — Все мы мусульмане, а Аллах велик и милосерден. Исполни свой долг, а я не стану мешать тебе. До вечера, брат мой.

Он вышел и спустился вниз. У двери его кабинета стоял Фуад.

— Ты ждешь меня? — спросил Абдолла-хан.

— Да, саркар. Есть новости.

— Заходи, — Абдолла-хан отпер кабинет и пропустил Фуада. — Садись, рассказывай.

Но Фуад не стал садиться.

— У нас гости, — сказал он. — Они хотят поговорить с вами, саркар.

— Кто это? — Абдолла-хан сел и без интереса посмотрел на своего помощника.

Теперь его не интересовали никакие гости. Одно дело почти разрешилось, а в успехе другого он был абсолютно уверен. Нужно лишь ускорить события. Сейчас все зависело только от него самого.

— Так что это за гости? — повторил он.