Реликтовый продукт - [2]

- Любимая! - произношу я, и мы замираем.

И можем только смотреть.

Шевельнуться сил нет. И преодолеть себя невозможно.

А потом она плачет еще, опять настоящими слезами, которые капают мне в ладони, и настоящие слезы - теплые.

- Ты тоже... это самое, которое мне страшно повторить. Так страшно, всхлипывает она, - как будто, если повторю - умру на месте. Ты тоже... Это слово, я бы хотела услышать его еще. Как ты сказал? Кто я?

- Сейчас, - говорю. - Наберусь сил. Минутку. Что-то, видишь ли, не в порядке с горлом. Сейчас отпустит.

Но горло не отпускает.

- Ты - милашка неслабой наружности. Аппетитная девочка. Красотка. Ты... дергаюсь я, - девочка-супер, высший класс...

- Ладно, - успокаивает она. - Не надо пыжиться, лопнешь. Не получается, что ж, очень жаль.

- Ты глазеешь! - в отчаянии кричу я. - Теплая! С родимой звездой под грудью! Любимая!..

Здесь начали барабанить в дверь. Открываю - вваливаются, представьте себе, киношники со всей своей стереоаппаратурой. Зависло в каждом углу по камере, и толстый Бим, старина Бим, - ведущий дневной программы, обнимает меня за плечи (знаете, как он это умеет делать?) и с ходу включается в прямой репортаж.

Одна из камер приближается, берет нас крупным планом. Он разливается своим бархатным сытым голосом, а хитрющие узкие глазки на дурацкой и толстой роже, знакомой во всех концах света, смотрят в голубой пузырь стереокамеры и еще дальше: в самую душу миллиардов таких, как я, граждан стереозрителей.

Честно скажу - ошалел от неожиданности. Да так, что вполне машинально рассказал толстяку и прочим желающим о родственниках по отцовской и материнской линиям, про то, как тетка Тарфундия в приюте для престарелых обожралась однажды консервированным мороженым, а одноглазый кузен Панч-Блонд из многих сортов табака выискивал на тротуарах проспектов окурочки с табаком из Гренландии.

Потом врубили на шестьдесят секунд рекламу, и толстяк Бим передыхал, отлипнув от стереопузыря. Я тоже сумел успокоиться. Настолько, что готов был осмыслить происходящее. Тем более что киношники отвалили со своей аппаратурой в сторону моей подружки. Обаяшка Бим звонко шлепает ее по голому заду, подружка хихикает, не без кокетства выставляет себя на весь белый свет голенькой, храбро отвечает на вопросы. Здесь я узнал ее имя. Анна. Необычное прозвище. До сих пор такого не слышал.

Киношники лепят свою развлекаловку, а меня просто распирает от удивления: я - герой дневного сюжета! С чего бы такое привалило? И только подумал, как Бим объявляет:

- Патрульной службой зафиксирован эмоциональный выброс интенсивностью в пару миллионов монет. Приборы утверждают, что источник находится здесь. Что вы на это скажете?

- Топай, - говорю, как умею, вежливо, - отсюда на своих двоих, пока я тебе их не выдернул из задницы. Я - честный человек, контрабандой не занимаюсь. А покупать стимуляторы на ваших распродажах мне, уж конечно, не по карману. Туда меня и близко не подпустят, кредитом не вышел.

- Не прибедняйся, - ухмыляется толстяк Бим. - Что тебе терять? Дом, как положено, давно окружен агентами. Лучше расскажи нашим стереозрителям, что переживает человек, когда испытывает эмоциональный удар ценой в пару миллионов монет?

Послал я его дальше, чем следует, а он рад-радешенек: не слабая на сегодня обломилась развлекаловка!

Ну, появляются агенты. Отовсюду, разом, чрезвычайно эффектно. Один высаживает окно так, что на камеру веером летят осколки, двое - сносят незапертую дверь, еще пара - валится сверху. Из дыры в потолке сыплется бетонная крошка, падают хлопья штукатурки, а эти (всегда удивлялся, как у них получается?) стоят чистенькими, с отглаженной стрелочкой на рукавах. И башмаки сияют, а глаза безжалостны. И у каждого в руках по лазерному стволу сорок пятого калибра, которые таращатся на мой лоб.

- Красиво, - говорю, - исполнено, ребята! Очень впечатляющее зрелище. Жаль, что нечем вас угостить. Разве жестяночкой с пивом?

Входит Шеф агентов, оглядывает меня с головы до ног, раскуривает свою вонючую сигару, не торопится. Потом запускает струйку дыма мне в лицо.

- Зря выламываешься, старый пенек! - обращаюсь к Шефу. - Ошибочка вышла. Нечего с меня взять.

Здесь наступило время рекламы. Киношники расслабились, агенты опустили оружие. Гримеры набросились на толстяка Бима - припудрить, поправить грим.

- Веди себя вежливо, сынок, - тусклым голосом сказал Шеф агентов. Держась за спину, сел на краешке стула. Закряхтел от натуги. - Смотри, присяжные такой срок нарисуют - жизни не хватит.

Похоже, у Шефа нелады с позвоночником. Впрочем, нелады временные. Минутою позже, перед глазком стереокамеры, Шеф выглядел молодцом, швыряя меня в сторону. Да и орал вполне жизнерадостно. Так, что звенела посуда в шкафу.

- Руки за голову! Лицом к стене!

Пока агенты обыск делали, отстоял я свое у стеночки. Как положено - с руками на затылке.

- Эй, как тебя! - объявляет Шеф. - Отлепись от стенки. Разрешаю сесть. Оглядываюсь, мать честная! Комнату мою будто наизнанку вывернули. Большой праздничный "растерзамс", и перья из вспоротых подушек летают.

- Ну? - кривит губы Шеф. - Сознавайся, голубчик.