Религия - [229]

— Господи, — сказал Борс. — Господи. Да если на ногах осталось хотя бы четыре сотни, я приму ислам, сделаю себе обрезание и все прочее. Помоги нам, Боже, если они снова явятся завтра.

Тангейзер поглядел на холмы на юге, где до сих пор над останками легионов развевалось знамя пророка. В багровеющем небе над головой засиял полумесяц, словно сам космос решил поглумиться над символом Османской империи. Тангейзер отвернулся и покачал головой.

— Сомневаюсь, что они придут, — сказал он. — Рано или поздно придут, это верно, но только не завтра.

— А почему? Посмотри вокруг. Они запросто смогут взять город к завтраку.

— Они воспринимают удары судьбы, подобные этому, одним-единственным образом. Это не просто поражение. Это знак от Аллаха. Они не станут швырять его обратно Ему в лицо. — Тангейзер стянул перчатки и поковылял к бочонку с водой, Борс пошел за ним следом. — Кроме того, завтра мы будем уже далеко, и единственного, чего нам предстоит опасаться, — это морской болезни.

Он раздвинул плечами собравшуюся вокруг бочонка с водой толпу, зачерпнул полный шлем и вылил себе на голову. Его доспехи задымились. Скоро он сможет выбросить проклятые доспехи ко всем чертям; эта мысль приободрила его. Он мысленно велел себе найти время, чтобы помокнуть в любимой бочке. Тангейзер снова наполнил шлем и вылил несколько пинт воды себе в глотку. Вода была такая горячая, что впору заваривать чай, но главное, она была мокрая. Он передал то, что осталось, Борсу, который тоже утолил жажду.

— Ты готов пуститься в путь? — спросил Тангейзер.

Борс вернул ему шлем и утер губы.

— Я никогда не говорил ничего такого, но я тоже сыт по горло. Так что я хочу поехать с тобой.

— Отлично. Только никаких прощаний. Мы заберем свои вещи и женщин, и поминай как звали. Луна к полуночи сядет, а рога Тельца укажут нам путь. Но сначала надо поесть, я умираю с голоду.

— Вон там бадья с едой, — сказал Борс.

— Вот спасибо, лично я буду есть в оберже.

— Если Никодим еще жив и у него остались на месте все пальцы.

— Если нет, — заметил Тангейзер, — ты и сам приготовишь.

Он еще раз посмотрел в сторону бадьи с хлебом и вином и увидел Карлу. Она стояла на коленях, закрыв лицо руками, но это была точно она. Вроде бы не ранена. Во всяком случае, он очень надеялся. Тангейзер поспешно подошел к ней и опустился рядом на корточки.

— Карла?

Она уронила руки и посмотрела на него. Лицо у нее было испачкано грязью. Взгляд ясный. Руки ободраны веревками. Тангейзер кивком указал на бадью.

— Так, значит, это у вас семейное занятие, — произнес он.

Карла поглядела на бадью озадаченно, и его острота пропала даром, не оцененная. Слезы навернулись ей на глаза. Она сказала:

— Вы живы.

— У меня осталось слишком много невыполненных обязательств.

Слезы хлынули у нее из глаз, она обхватила его руками за шею. Острая боль пронзила ему колено, и он ухватился за бадью, чтобы не свалиться. Тангейзер стиснул зубы и поднялся на ноги вместе с ней, повисшей у него на шее. Он погладил ее по спине, чтобы утешить. Ее живая плоть с таким восторгом отозвалась на его прикосновение, что он сам едва не заплакал.

— Ну хватит, хватит, — сказал он, приходя в замешательство. — Всех нас вымотал сегодняшний день.

Карла еще несколько раз всхлипнула, Тангейзер ждал. Он мотнул головой Борсу, и тот удалился на почтительное расстояние. Карла сумела взять себя в руки и вытерла слезы, размазывая грязь по щекам. Тангейзер вынул красный шелковый шарф из-за щитка своего мориона. Он выжал из шарфа пот и вытер ей лицо. Карла никак не протестовала.

— Вижу, вы не послушались моего совета, — сказал он. — Собственно, как я и ожидал. Это вы помогали раненым подняться на стену?

Она кивнула.

— Почти все они мертвы.

— Значит, все мы в долгу перед ними, и тем меньше стоит печалиться. А где Ампаро?

— Когда я видела ее в последний раз, она направлялась к конюшням навестить Бурака.

— Мне что, нужно заковать вас в кандалы, чтобы вы не разбегались?

Карла выдавила неуверенную улыбку.

— Я схожу за ней, — сказал Тангейзер. — А вы с Борсом пока возвращайтесь в оберж. Впереди нас ждет трудная дорога, вам необходимо набраться сил.

— Так, значит, мы все-таки уходим этой ночью?

Он ответил, усмехнувшись:

— Наденьте по такому случаю ваше красное платье.

Она заморгала и посмотрела на него так, словно он предложил ей пойти голой, что было недалеко от истины. Чтобы смягчить впечатление от своей эксцентричной просьбы, он прибавил:

— И плащ, чтобы защититься от ночной прохлады, и еще какие-нибудь крепкие туфли, если у вас они есть. — Он взял ее за руку и повел в город. — Может быть, я и недостоин обетовании Христа, зато то, что я обещал вам и вашему сыну, я твердо намерен исполнить.

* * *

Воскресенье, 2 сентября 1565 года

Калькаракские ворота — Гува

Восточный отрезок стены, выходящий на залив Калькара, был самым укрепленным участком из всей фортификации, а гарнизон был настолько измучен за прошедший день, что путь к свободе лежал перед ними, никем не охраняемый. Блокгауз был пуст, ни одного часового. Заступив на пост на бастионе Англии над воротами, а затем покинув его, они обеспечили себе открытую дорогу к холмам. Миновала полночь — они задержались немногим дольше, чем планировал Тангейзер, — женщины поспали пару часов, восстанавливая силы, а он сам воспользовался моментом и побеседовал с Ла Валлеттом о дальнейших возможных действиях врага, сведя, таким образом, к минимуму вероятность, что его вызовут к великому магистру под утро. Борс вошел под арку надвратной башни с воротом в руках и приподнял железную опускную решетку.