Религиозные чудеса и феномены - [33]

Прямой вопрос Иоанна Крестителя проник в тишину его глубоких дум подобно синайской молнии. Не Мессия ли он? Иисус мог ответить на этот вопрос только после глубокого сосредоточения в тишине своего собственного духа. Отсюда потребность в уединении, тот сорокадневный пост, который Матвей изображает в форме символической легенды.

Искушение является в жизни Иисуса поистине великим кризисом и тем верховным прозрением в истину, через которое неминуемо проходят все пророки, все основатели религий перед началом своего великого дела.

Там, где ессеи разрабатывали кунжут и виноградники, крутая тропинка вела в пещеру, скрытую в горе. В нее входили мимо двух дорических колонн, вырезанных в скале, подобных тем, которые находились в Иоса-фатовой долине, в убежище апостолов. Там, в этом гроте, человек как бы висел над пропастью, словно в орлином гнезде. В глубине видимого оттуда ущелья находились виноградники и жилища людей; далее — Мертвое море, неподвижное и серое, и печальные горы Маовитские. Ессеи пользовались этим уединенным местом в тех случаях, когда кто-либо из братьев хотел пройти испытание одиночеством. В гроте находились свитки с изречениями пророков, укрепляющие благовонные вещества, сухие фиги и пробивающаяся из расселины скалы тонкая струя воды — единственное подкрепление аскета во время медитации. Иисус удалился туда.

Прежде всего он обозрел в духе все прошлое человечества. Он взвесил важность наступившего часа. Рим являлся его выразителем: он представлял собою то, что персидские маги называли царством Аримана, а пророки — царством сатаны, печатью зверя, апофеозом зла. Мрак поглотил человечество. Народ израильский получил от Моисея священную миссию — сохранить для мира религию Отца, чистого Духа, передавать ее другим народам и стремиться к ее торжеству. Удалось ли его царям и его священникам выполнить эту миссию?

Пророки, которые одни сознавали священную миссию своего народа, отвечали единодушно: нет! Израиль погибал медленной смертью в крепких объятиях Рима.

Следовало ли в сотый раз рискнуть поднять народ, как о том мечтали еще фарисеи, и силою восстановить временное царство Израиля? Следовало ли объявить себя сыном Давидовым и воскликнуть вместе с Исайей: «Я растопчу народы во гневе моем, я напою их моим негодованием, я опрокину их силою на землю». Иисус мог рискнуть пойти на это. Он видел, как толпы были готовы подняться по велению Иоанна Крестителя, а сила, которую он чувствовал внутри себя, была неизмеримо большей силой. Но можно ли насилие побеждать насилием? Может ли меч положить конец царству меча? Не значило ли это вызвать к жизни новые темные силы?

Не лучше ли было раскрыть для всех ту истину, которая до тех пор оставалась достоянием нескольких святилищ и небольшого числа посвященных? Не следовало ли подействовать на сердца людей в ожидании того времени, когда путем высшего знания и внутреннего откровения истина проникнет в сознание людей? Не следовало ли проповедовать Царство Небесное смиренным и простым, не следовало ли заменить царство Закона царством Благодати, преобразить человечество изнутри, возродить его душевную жизнь?

Но за кем останется победа? За сатаной или за Богом? За духом зла, который царствует вместе с сильными мира сего, или за божественным духом, господствующим в невидимых высших мирах и скрытым в сердце каждого человека подобно искре внутри камня? Но время настало! Внутренний голос не говорил ему, как пророку Исайе: «Возьми большую книгу и пиши на ней пером человеческим». Голос Вечного взывал к нему: «Восстань и говори!» Необходимо было найти живой глагол, веру, которая двигает горами; силу, которая разбивает неприступные крепости.

Иисус пламенно молился. Во время этой молитвы какое-то беспокойство, какая-то растущая тревога стала овладевать им. Он ощутил, что теряет чудную радость обретенной силы и душа его начинает погружаться в темную бездну. Черное облако окутало его. Он боролся в течение нескольких дней и ночей, то прислонясь к стене, то стоя на коленях, то распростертый ниц. И все глубже раскрывалась перед ним бездна, и все чернее становилось окружавшее его облако.

Затем он впал в тот экстаз ясновидения, когда глубоко скрытое высшее сознание пробуждается, вступает в общение с живым Духом всех вещей и отбрасывает на прозрачные ткани сновидения образы прошедшего и будущего. Внешний мир исчезает, глаза закрываются. Ясновидец созерцает Истину в лучах того Света, который затопляет все его существо, образуя из его сознания пламенеющее средоточие этого Света.

Загремел гром, гора задрожала до самого основания; внезапный вихрь поднял ясновидца на вершину Иерусалимского храма. Крыши и башни города сверкали в воздухе, словно лес из золота и серебра. Священные гимны доносились из святая святых храмов. Волны фимиама поднимались со всех алтарей и неслись к ногам Иисуса. Народ в праздничных одеждах наполнял портики. Прекрасные женщины пели для него гимны пламенного обожания. Трубы звучали, и сто тысяч голосов восклицали: «Слава Царю Израилеву!»

— Ты будешь этим царем, если поклонишься мне, — раздался голос.