Религии Австралии - [2]

Несмотря на радикальные различия, у этих научных позиций есть две общие черты: 1) их приверженность поискам происхождения начал религии и 2) их понимание начала как чего-то «простого и чистого». Конечно, эволюционисты и романтики-декаденты весьма по-разному трактовали эту первобытную простоту. Для эволюционистов «простой» значило элементарный, то есть что-то весьма близкое к поведению животных. Для романтиков-декадентов примитивная простота была либо формой духовного богатства и совершенства (Лэнг, Шмидт), либо наивной простотой «благородного дикаря», свойственной ему до того, как привнесенные цивилизацией деградация и упадок пагубно повлияли на него (Руссо, Просвещение). Постулатом обеих идеологий было развитие архаических религий как линейное движение от простого к сложному, хотя и в противоположных направлениях: вверх (эволюционисты) или вниз (романтики-декаденты). Однако эти позиции предполагали натуралистический или теологический подходы, но не исторический.

Западная наука почти сто лет вырабатывала различные гипотетические реконструкции происхождения и развития примитивных религий.[5] Раньше или позже все эти труды устаревали, и сегодня они значимы только для истории западной мысли. В последние тридцать или сорок лет «историчность» примитивных культур и религий была признана повсеместно. Ни один современный этнолог или историк религии не считает, что примитивные народы — «дети природы» (Naturvolker),[6] что они не «жили в истории» и не менялись в ней. Основное отличие при сравнении с другими типами культур состоит в том, что примитивные народы не столь сильно интересуются тем, что мы называем «историей», то есть серией необратимых событий, которые происходили в линейном, историческом времени. Их интересует скорее их собственная «священная история», то есть мифические и творческие акты, основавшие их культуру и институты и даровавшие смысл человеческому существованию,

Это особое отношение примитивных народов к истории составляет весьма интригующую, интересную и сложную, но не запутанную проблему, которую мы не будем здесь обсуждать. Сейчас нас интересует тот факт, что признание и принятие «историчности» так называемых примитивных народов не привело к результатам, которых можно было бы ожидать от столь решительного переворота в научном сознании, а именно — к действительному переходу от натуралистического (или теологического) подхода к историческому. В самом деле, слишком много времени и энергии было затрачено на гипотетические реконструкции истории: различных первобытных религий. Но даже если результаты всего этого трудоемкого анализа были бы убедительны (а это не всегда так), реальная проблема, возникающая с принятием представлений о собственной истории примитивных религий, остается без ответа. В конечном итоге мы хотим узнать, каково значение различных исторических модификаций, произошедших в данной архаической религии. Мы знаем, что историческое изменение (например, переход от собирательства к оседлости, заимствование инокультурных технических изобретений или институтов и т. д.) сказывается также и на религиозной жизни, поскольку в результате этого процесса появляется целый ряд символов, мифов и ритуалов. Другими словами, модификации, вызываемые историческими обстоятельствами, не принимались пассивно, но служили причиной возникновения новых религиозных творений. Мы должны всегда помнить о религиозной креативности архаического человека. Тот факт, что столь много так называемых примитивных народов не только выжили, но и достигли относительного благосостояния и непрерывно развивались вплоть до вступления в непосредственный и тесный контакт с европейцами, доказывает их духовную креативность. А на этом уровне культуры духовное равноценно религиозному. Более того, религиозная креативность не зависит от технического прогресса. Австралийцы, например, развили великолепную религиозную систему, хотя их технология осталась примитивной.

В общем признание и принятие «историчности» примитивных народов не привело к созданию сколько-нибудь адекватного толкования архаических религий. Изучение племенных обществ как исторического континуума, а не как неких «детей природы», уже является значительным прогрессом, однако этого недостаточно. «Священную историю» примитивных народов следует рассматривать как продукт человеческого ума и не демифологизировать ее, сводя к «проекции» психологических, социологических или экономических условий. Редукционизм как общий метод постижения определенных типов действительности может помочь решить проблемы западного человека, но не подходит в качестве инструмента толкования. В особенности он не пригоден применительно к архаическим культурам. Креативность человека первобытной культуры религиозна (par excellence).[7] Его этические, институционные и художественные творения определяются или вдохновляются религиозным опытом и мыслью. Только если мы серьезно изучим эти творения — так же, как мы трепетно изучаем Ветхий Завет, греческие трагедии или произведения Данте, Шекспира и Гёте, — примитивные народы обретут достойное место в развитии всеобщей истории религий, в одном ряду с другими творческими народами прошлого и настоящего. Недостаточно повторять, что так называемые примитивные народы — не дикари и не «дологические народы», что они могут мыслить так же последовательно, как и «западные» люди, и что их социальные структуры и социальные и экономические системы с избытком обеспечивают возможность для углубленной мыслительной деятельности и успешной практической адаптации. Это, без сомнения, верно, но не продвигает вперед наше понимание. Это решительно констатирует, что люди первобытной культуры — «нормальные» люди, но не показывает, что они также креативны. Только компетентная работа по герменевтике, в которой будет подвергнута анализу целая совокупность явлений или творений архаических религий, сможет обеспечить подлинное постижение и адекватную интерпретацию этого типа креативности.