Реквием в Вене - [53]

Когда фиакр свернул с оживленной Главной улицы округа Виднер на более спокойную элегантную Игельгассе, Вертен почувствовал, что с нетерпением ожидает предстоящую беседу со вдовой. К тому же он надеялся узнать, почему она не присутствовала на похоронах своего мужа, что в свое время вызвало скандал.

Когда экипаж подъехал к дверям здания на Игельгассе, 4, с желтым, как у Шенбруннского дворца, фасадом, украшенным кариатидами, Гросс первым сошел на землю. Как обычно, он не опускался до таких низменных вещей, как оплата кучера, оставляя это Вертену. Однако сегодня это не докучало адвокату так, как обычно.

Их ожидали и провели в гостиную просто впечатляющих размеров. Мраморный пол был устлан прекрасными коврами; вышитые шелковые подушки украшали диваны, расположенные параллельно друг другу перед огромным камином в венецианско-мавританском стиле. Хрустальные люстры над головой ловили и преломляли солнечные лучи, проникавшие через большие окна, выходящие на восток: ромбы красного, синего и желтого света плясали по потолку и стенам.

С секретарем госпожи Штраус связались по телефону еще утром, и Вертен объяснил, что он и его коллега весьма желали бы обсудить отношения ее покойного мужа с директором Придворной оперы Густавом Малером. Само упоминание имени князя Монтенуово как их покровителя исключило любые дальнейшие вопросы со стороны секретаря. Теперь, ожидая в этой чрезвычайно помпезной комнате, они представляли себе, что она произвела подобное же впечатление и на Адель Штраус.

— Прошу вас, садитесь, господа. — Этот голос исходил от маленькой, смахивающей на серую мышку женщины, которая стремительно вошла в комнату из боковой двери. Облаченная с ног до головы в черное, она двигалась не без известного изящества, а ее шелковые юбки производили шорох, похожий на шум ветра в осенней листве.

Дама указала на диван, рядом с которым они стояли, и села напротив.

— Очень любезно с вашей стороны принять нас с таким незначительным уведомлением по времени, госпожа Штраус, — произнес Вертен. Коллеги договорились, что беседу будет вести он.

— Не стоит благодарности, — ответила она, чинно устраиваясь на краешке дивана, подобно птичке, готовой вспорхнуть. — Однако же должна признаться, что цель вашего визита выше моего понимания. Шани, то есть я имею в виду Иоганна, очень мало общался с господином Малером. Полагаю, они обменялись вежливыми письмами в прошлом году, когда Малер дирижировал «Летучей мышью» в Придворной опере. Состоялась также короткая встреча в мае, когда Иоганн дирижировал увертюрой к этой оперетте в Придворной опере. Но их никак нельзя назвать близкими друзьями.

— Господин Малер — большой поклонник творчества вашего супруга, — изрек адвокат. — Он желает отдать дань уважения ему. — Коллеги решили сочинить эту историю, хотя Вертен находил такой предлог весьма малоубедительным. С другой стороны, они не могли заявиться к госпоже Штраус и напрямую спросить у нее, не питает ли она каких-либо подозрений относительно смерти ее мужа.

— Что за странное заявление, — уязвленно фыркнула дама. — После всего того, что Малер наговорил о «Золушке» моего Иоганна.

— Я не имел ни малейшего представления ни о каких комментариях подобного рода, госпожа Штраус, — промолвил Вертен.

Она с удивлением уставилась на них.

— Вас послал господин Малер, и вам неизвестно, что он наотрез отверг возможность исполнения последней и, возможно, самой выдающейся работы моего мужа? Балет, основанный на истории Золушки. Иоганн дописал последние ноты к нему на своем смертном одре. Это была его любимая работа, и ему многого стоило сосредоточиться на музыке в такой период. В последние дни разум его сильно помутился, но он не расставался с музыкой до самого конца. Даже его последние слова, собственно говоря, были из популярной песенки «Милый братец», написанной его старым учителем музыки Иосифом Дрекслером: «Es muss geschieden sein — Мы должны проститься». Дорогому Иоганну стоило таких мучений продолжать работу над балетом до последней минуты его жизни, а господин Малер имел наглость отнестись к его последнему творению как к собранию «астматических мелодий».

При этих словах брови Вертена от удивления взлетели вверх. Это было слишком похоже на Малера, совершенно лишавшегося чувства такта, когда дело доходило до художественных оценок.

— Мы, собственно, не являемся непосредственными посланниками господина Малера, — быстро вмешался Вертен, чтобы исправить свою оплошность. — Скорее мне следовало бы сразу же объяснить вам, что дирекция Придворной оперы послала нас, дабы определить должную дань уважения.

Это, казалось, умиротворило вдову; она глубоко вздохнула.

— Хорошо, теперь вы знаете, что я считаю должной данью. Постановку «Золушки». Хотя, я полагаю, что дирижирование моим покойным мужем «Летучей мышью» означало некоторым образом почесть. Но это обернулось трагедией.

— Как это так? — поинтересовался Гросс.

Она переключила свое внимание на него. Похоже на то, что манера Гросса держать себя нравилась ей больше, ибо очертания ее крепко сжатого рта несколько смягчились. Вертен позволил криминалисту играть ведущую роль.