Реквием в Вене - [5]

— Мне повезло, что вы увидели происходившее, — проговорил Вертен, бегло просматривая меню на столе.

— Ничего я не видел, — заявил Климт, не снисходя до изучения своего меню. — Цилиндр этого глупца заслонял все. Но я слышал, как разорялся этот старый дурень, и примерно прикинул, что же произошло. Поделом ему за его дремучесть.

— Вы знакомы с ним? — удивился Вертен.

— Знаю о нем. Я сразу его заметил. Удивляюсь, что вы не узнали его. Это же был Эдуард Ханслик, самопровозглашенный музыкальный диктатор Вены.

«Значит, это был сам Ханслик», — подумал Вертен. Этот человек уже целое поколение царствовал на музыкальной сцене; его критическое мнение до сих пор могло подтолкнуть или разрушить карьеру любого композитора или исполнителя. Ярый противник романтической музыки Вагнера и Брукнера, Ханслик поддерживал формалистическую музыку классицизма, представленную Брамсом. Какую позицию он занимал по отношению к Иоганну Штраусу? Что-то вроде того, что мелодии Штрауса делают слушателя невосприимчивым к серьезной музыке.

Подошла официантка, и Климт заказал кофе со взбитыми сливками.

— Да побольше взбитых сливок, — сказал он молоденькой женщине. — Похороны разжигают аппетит. — Кофе должен был сопровождаться линцским[12] тортом.

Вертен заказал свою обычную небольшую чашку кофе, слегка сдобренного молоком; он надеялся успеть домой к обеду. Фрау Блачки обещала приготовить жаркое с луком. От одной мысли о сочных кусочках говядины и жареном луке у него потекли слюнки.

— Счастливая случайность, что я вот так натолкнулся на вас, — заявил Климт. — Я собирался навестить вас.

— Надеюсь, это не связано с пропавшей натурщицей, — заметил Вертен, ибо его первым делом было расследование смерти одной из натурщиц Климта. Он начал думать о своей деятельности, выходящей за пределы адвокатской, как это случилось сейчас: о расследованиях.

Только вчера он приказал изменить свою бронзовую дощечку на входе в контору в Габсбургергассе. Она уже больше не гласила: «Адвокат Карл Вертен, завещания и доверительная собственность». Теперь надпись выглядела так: «Адвокат Карл Вертен, завещания и доверительная собственность, уголовное право, частные расследования».

Климт покачал головой:

— Ничего такого серьезного, как я думаю, хотя, похоже, нечто драматическое в этом есть. Возможное дело для расследования.

Вертен встрепенулся.

— Полагаю, вы слышали о молоденькой дочери Шиндлера? — спросил Климт.

— Шиндлера? Вы имеете в виду художника-пейзажиста?

— Эмиля Шиндлера. Да. Его дочь — Альма.[13] Бедный Эмиль умер от прорвавшегося аппендицита.

— Верно, — припомнил Вертен. — А его вдова вышла замуж за вашего сотоварища по «Сецессиону», Молла.

— Карла Молла, — подтвердил Климт. — Я рад видеть, что вы в курсе сплетен мира искусств. — Он понимающе кивнул Вертену, как если бы тот теперь должен был знать всю историю до конца.

Тот не знал.

— Очевидно, не всех сплетен, — признался адвокат.

— Ну, видите ли, молодая девушка и я часто общаемся как по профессиональным причинам, так и по личным…

— Можете не продолжать. Еще одна победа.

У Климта достало приличия покраснеть при этих словах.

— До этого далеко. Хотя признаюсь, что я, как и многие другие мужчины, просто сражен этим юным созданием. Так обольстительна! И к тому же умненькая головка. Она считает себя музыкантшей.

Последовала пауза, поскольку подали кофе и пирожное. Чашка Климта являла собой миниатюрный Маттерхорн[14] из взбитых сливок. У художника сделался довольный вид, и он с удовольствием проследил за удаляющейся официанткой.

— Такое пленительное юное создание, — повторил он, принимаясь за свой кофе и пирожное.

Вертен отпустил ему пять минут на непрерывную еду и питье, в течение которых Карл как следует приложился как к первому, так и ко второму.

— Альма Шиндлер, — напомнил Вертен.

— Да-да. Восхитительная девушка, и я склонен полагать, что она тоже без ума от меня. Я путешествовал с ней и ее семьей по Италии этой весной, и между нами определенно возникло некое притяжение… Прогулки в Венеции по площади Сан-Марко… Но без препон тоже не обошлось. Карл… я имею в виду Молла, не вас…

— Отчим не одобрил.

Климт печально кивнул головой:

— Буржуазные условности. Должен вам сказать, Альма умеет владеть и своим умом, и телом. Любое другое прелестное юное создание уже делило бы ложе со мной. — Он глубоко и горестно вздохнул.

Вертен достал свои карманные часы: без пяти двенадцать. Он еще мог успеть домой к обеду вовремя.

— Так что вы хотели рассказать мне о барышне Шиндлер?

— Да, об этом. Похоже на то, что у нее склонность к мужчинам более зрелого возраста. Ее последняя цель — Малер.

— Я видел вас с ним. Новый приятель?

— Не совсем в моем вкусе, если вам известно, что я имею в виду.

— Нет. На самом деле нет.

— Мы просто шли сюда пешком вместе. Всю дорогу до кладбища он жаловался, какой елейной была надгробная проповедь преподобного Циммерманна в епископальной церкви, как хор «Мужского общества пения», исполнявший песнопения без музыкального сопровождения, закончил на полтора тона ниже, чем начал. Будто хоронили его самого. Такой вот человек.

Вертен не очень был уверен в том, что имел в виду Климт, но не оставил попытки вытянуть из него более подробные сведения: