Реквием по Жилю де Рэ - [57]

— И тем не менее вы заявили, что отдали его мэтру Франческо, когда он вернулся. Почему?

— Потому что амулет больше не действовал. Он утратил свою силу и даже вредил моему здоровью. Я потерял сон и начал разуверяться в гении Франческо, в могуществе его демона. Грустные мысли одолевали меня. Много раз я возобновлял опыты, но всегда безуспешно. Однако в момент, когда я уже готов был уволить всех своих алхимиков, вдруг Баррон проявил себя. И это было страшно…

Жиль замолчал. Глаза его расширились. Лоб покрылся крупными каплями пота. Вены на шее напряглись до предела. Он хрипел. Он пальцем рисовал в воздухе крест, другой рукой сжимая распятие из кожи, висевшее на его узкой груди.

— Франческо заперся в комнате, соседствующей с моей. Вдруг оттуда послышался страшный шум, крики, глухие удары, душераздирающие стоны. Я не осмеливался туда войти и позвал на помощь священника Бланше, чтобы он попытался отпугнуть злые силы. Тот отказался мне подчиниться.

За дверью был зверь. Жалобные крики Франческо раздирали мне сердце. Я хотел помочь ему, но когти зверя скреблись в стену. Бланше звал: «Франческо, мэтр Франческо, где вы? Кто там с вами?»

До нас доносилось свирепое дыхание зверя и стоны несчастного. Неужели я потерял своего лучшего, единственного друга? Мне было стыдно за свою трусость. Слезы душили меня. Наконец Франческо открыл дверь. Он был бледен, едва держался на ногах. Все лицо его было в синяках и ссадинах, руки и шея расцарапаны в кровь. Он сказал нам тихо: «Ко мне приходил Баррон. Он согласился говорить со мной. Я посмеялся над ним, упрекнул его в том, что он подложил нам фальшивые слитки, что по его вине все наши опыты оказались безрезультатными. В ярости он осыпал меня ударами, кусал и царапал».

После этого Франческо серьезно заболел. Я уложил его в свою постель, сам его лечил и ухаживал за ним. Он поправлялся с трудом.

Франческо Прелати:

Он задул лампу, но не мог так рано заснуть. Пробили часы в замке. По Луаре скользит барка. Слышен свисток стражника. Барка медленно причаливает к берегу. Это рыбаки. Они показывают страже сети, называют свои имена. Говорят, что хотели воспользоваться приливом…

В соседней камере слышен звон цепей, крики и проклятия.

— Опять этот «Перпетуум мобиле», — ворчит стражник. — Изображает из себя сумасшедшего. Если не перестанет, придется его избить. И так уж перевели его на хлеб и воду, чтобы ему немножко прочистить кровь. Да, видно, этого мало…

Франческо натягивает одеяло до подбородка. Он хочет поправиться. Луна переместилась. От реки веет свежестью.

Франческо думает о Жиле. Он сожалеет о том, что встретил его слишком поздно.

«Я не любил его по-настоящему, — говорит он себе. — Я любил его, как Сатана, который то любит, а то презирает людей, забавляясь их глупостью и простодушием, их радостью и надеждами. Доверчивость Жиля была безгранична. И ребенок бы понял, что это были ловушки. Но он попадался в них неизменно. И еще при этом всегда восторгался моими уловками! Я подчинил его себе полностью. При одном звуке моего голоса его гнев улетучивался, на губах появлялась улыбка. И уже через мгновение он беззаботно смеялся и радовался жизни. Все, что я делал, было основано на лжи и хитрых уловках. Но кто верит в таинственное, сверхъестественное, готов видеть и находить его во всем. Я ему внушал, что воздух Тиффожа раздражает Баррона, — и он мне верил. Дескать, я чувствовал, что демон бродит где-то рядом, — и он оглядывался вокруг, как ребенок, опасливо и осторожно. Ливень, который промочил нас до костей в Долине Надежды, совершенно ошеломил его. „Вот он, знак, что Баррон приближается к нам“, — восклицал Жиль. Он так и не узнал никогда, что даже само имя Баррон никакой демон никогда не носил. Я изобрел его по аналогии с титулом Жиля. Он находил совершенно естественным, что барон Рэ имеет в своем услужении дьявола по имени Баррон! И он постоянно якобы ощущал его присутствие в атмосфере и в своем окружении, как если бы этот демон действительно существовал и участвовал во всех его делах. Если кто-то удачно вводил понятие сверхъестественного в слова или поступки, он всегда мог убедить Жиля в своей правоте. Он любил Жанну, потому что верил в ее сверхъестественность.

Та же иллюзорность привлекала его и в театре. Его очаровывали необычные, странные голоса. А действительность отталкивала. Ему казалось, что он на самом деле видел зеленую змею, охранявшую слитки Баррона. „Это огромная зеленая змея, — говорил он, — огнедышащая, с крыльями, покрытыми желтыми пятнами“.

То же самое и со слитками. Он увидел, как они на его глазах превращаются из золота в прах и падают пылью на пол. На самом деле это были медные опилки, которые я предварительно растопил. Или та история, когда я был якобы „избит“ Барроном. Он даже не заметил, что я играл две роли: и зверя, и его жертвы. Он не подозревал, что я ножом поранил себе кончик пальца и размазал кровь по лицу, что я головой бился о стол, чтобы получились правдоподобные синяки и ссадины. Плача навзрыд, он вместе с этим ненормальным Эсташем втащил меня в свою комнату. Правда и то, что я подмешивал наркотики в его вино, что делало его покладистым, притупляло волю. Но вот заболел я на самом деле. А произошло это всего лишь оттого, что, когда Баррон меня „дубасил“, я проглотил варево из трав, вызывающих определённые симптомы. Жиль был в отчаянии. Он благодарил небо за мое спасение. Это был нежный друг, даже слишком нежный и любящий. Временами мысль, что кто-то любит меня столь искренне, вызывала у меня чувство стыда…»