Реквием по солнцу - [7]

Скоро город снова станет шедевром и возродится его былая слава.

Четыре года напряженного труда тысяч болгов, а также дорогостоящая, но достаточно ограниченная помощь знаменитых мастеров из-за пределов Илорка — так болги называли свои земли — привели к тому, что удалось восстановить почти половину города, вновь сделав его образцом высокого искусства, и при этом на редкость удобным для жизни, коим он некогда был. Представители древней культуры, выстроившие его и назвавшие Канрифом, скорее всего, не поняли бы, почему король болгов посчитал необходимым возродить город в кратчайшие сроки. И хотя Гвиллиам оценил бы стремление Акмеда укрепить оборону и воссоздать инфраструктуру, его, наверное, озадачил бы приказ короля приделать к древним намерьенским статуям клыки и по возможности придать им облик болгов.

Шум внизу немного стих, и Акмед, бросив взгляд на часть города, расположенную под массивной наблюдательной башней, увидел, что все работы там прекратились. Люди, таскавшие камни, крывшие черепицей крыши, укладывавшие кирпичи и занимавшиеся сотней других дел, подняли головы и смотрели на него. Оцепенение распространялось, словно океанская волна, по мере того как его замечали все новые и новые болги, которые тут же замирали на своих местах.

Акмед резко развернулся и ушел со смотровой площадки. Идя по коридору, он чувствовал, что жизнь и движение снова вернулись в свое привычное русло.

Он подошел к выходу из туннеля и кожей почувствовал прикосновение свежего воздуха. А уже в следующее мгновение, когда Акмед остановился на каменистом уступе, вокруг него принялся резвиться прохладный ветерок огромного мира, открывшегося его взгляду, потянул за края вуали, взметнул полы плаща, принес на своих крыльях самые разные оттенки вибраций, запах солдатского костра, грохот марширующих ног в каньоне внизу.

Акмед подошел к краю уступа и заглянул вниз, где по высохшему руслу реки, когда-то пробегавшей по дну каньона, шагали солдаты — смена караула, удвоенного из-за наступления ночи. Огни факелов превращались в узкие полоски света, извивающиеся, словно растревоженные змеи: стража уверенно занимала свои посты. Когда ветер менял направление, Акмед слышал обрывки воинственных иесен.

Довольный, он перевел взгляд на небо, на котором тут и там чернели заплаты, а между ними ярко сияли светлячки звезд, время от времени начинавших мигать, когда ночной ветер пригонял тучи.

Король посмотрел вдаль, туда, где потемневший горизонт обозначал границу каньона, поворачивающего на юго-восток. Потом он снял вуаль и закрыл глаза, позволив ветру омыть его лицо и шею, коснуться оголенных вен кожи-паутины. В следующее мгновение Акмед открыл рот и вдохнул аромат ветра.

Он искал биение сердца, далекий ритм, летящий на крыльях ночи. При рождении он получил уникальный дар — способность настроить биение своего сердца на ритм сердец тех, кто родился там же, где появился на свет и он сам, на погибшем острове Серендаир, давным-давно опустившемся на дно моря. Теперь этот дар позволял Акмеду почувствовать всего несколько тысяч человек, чей возраст остался таким же, как в тот день, когда они покинули Остров, словно Время навсегда отвернулось от них и перестало существовать.

Акмед быстро нашел ритм, который искал, ровный, чуть замедленный и могучий, — он сразу узнал своего старого друга. Акмед выдохнул, этот ночной ритуал дарил ему ощущение, похожее на облегчение.

«Грунтор жив. Хорошо», — подумал он радостно.

Затем он повернулся и принялся искать на ветру биение другого сердца, более легкое, быстрое; найти его было значительно труднее, но Акмед прекрасно понимал: немного терпения, и он его почувствует. Потому что это сердце он знал, как свое собственное, и был связан с его владелицей историей, дружбой, пророчеством и клятвой.

Временем.

Он отыскал его достаточно быстро, хотя оно находилось далеко за пределами Зубов и бесконечной Кревенсфилдской равниной, за зелеными холмами Роланда, почти на берегу моря. Оно мерцало, словно тихая песня, тиканье часов или рябь на поверхности ручья.

Акмед снова выдохнул.

«Спокойной ночи, Рапсодия», — беззвучно прошептал он.

Он почувствовал присутствие Омета еще до того, как раздалось вежливое покашливание, и ждал, пока мастер подойдет к нему, продолжая смотреть вниз, в каньон.

Омет проследил за его взглядом.

— Тихая ночь, — заметил он.

— Почта прибыла? — кивнув, спросил Акмед. — Да, — Омет протянул королю кожаный мешочек, потом тряхнул головой — ветер, подхватив его волосы, швырнул их ему в глаза. Они давно отросли, и он больше не брил их, как в бытность свою учеником в мастерской по производству изразцов в Яриме. Вспомнив, что заставило его это сделать, Омет невольно вздрогнул и покачал головой. Он молча ждал, когда король просмотрит послания, прибывшие с крылатой почтой. Система, придуманная Акмедом, работала так же надежно, как восход и закат солнца.

— Из Кандерра ничего, — буркнул король, перебирая маленькие листки пергамента и задержавшись взглядом на одном из них.

Омет кивнул:

— Я слышал, что Фрэнсис Прэтт, их посол, неважно себя чувствует.

От Шейна?

— Да, — фыркнул Омет.