Реквием по Германии - [59]

– А где именно располагалось Бюро?

– В Берлине, на Блюмесхоф, напротив военного министерства. Время от времени мне приходилось выезжать в командировки, чаще всего в Крым и на Украину. Позднее, в августе сорок третьего, ставка Верховного командования вооруженными силами из-за бомбежек была переведена в Торгау.

Барон улыбнулся презрительно и покачал головой.

– Простите меня, – сказал он, – я и не предполагал, что такое заведение существовало в Вермахте.

– Аналогичная служба была и в русской армии во время войны, – сказал я ему. – Должны же сохраняться хоть какие-то человеческие ценности, пусть даже и в военное время.

– Полагаю, что так, – вздохнул барон, но казалось, он вовсе не был убежден в этом. – Хорошо. А что случилось потом?

– Когда военные действия приняли не слишком удачный для нас оборот, всех здоровых мужчин стали посылать на русский фронт, и в феврале сорок четвертого я оказался в Северной армии генерала Шорнера, в Белоруссии. В чине капитана служил в разведке.

– В Абвере?

– Да. К тому времени я довольно хорошо говорил по-русски, немного по-польски. Работа в основном заключалась в переводах.

– И где же вас в конце концов взяли в плен?

– В Кенигсберге. Шел апрель сорок пятого. И послали на уральские медные рудники.

– Уточните, куда именно на Урал, если не возражаете.

– Недалеко от Свердловска. Там-то я и совершенствовал свой русский.

– Вас допрашивали в НКВД?

– Конечно. Много раз. Разве могли они не заинтересоваться бывшим офицером разведки?

– Что вы им сказали?

– Честно признаться, я сказал им все, что знал. Война к тому времени закончилась, и казалось, запираться уже ни к чему. Естественно, я не упомянул о моей предыдущей службе в СС и работе в OKW[9]. Эсэсовцев забирали в специальный лагерь и там либо расстреливали, либо убеждали работать на Советы в Комитете свободной Германии. Кажется, именно так завербовали большую часть немецкой полиции. Осмелюсь утверждать – и государственной полиции здесь, в Вене.

– Это правда, – раздраженно согласился моя собеседник. – Пожалуйста, продолжайте, герр Гюнтер.

– В декабре сорок шестого некоторым из нас сказали, что переведут во Франкфурт-на-Одере, якобы в лагерь отдыха. Можете себе представить, как смехотворно это звучало. В поезде я случайно оказался свидетелем разговора охранников. Они и предположить не могли, что я понимаю по-русски. Оказалось, нас везли на урановый рудник в Саксонию.

– Вы можете вспомнить, как называлось это место?

– Иоханнесгеоргенштадт, в Эрцебирге, на чешской границе.

– Спасибо, – сказал барон твердо. – Я знаю, где это.

– Я спрыгнул с поезда при первой возможности, вскоре после того, как мы пересекли немецко-польскую границу, а затем пробрался в Берлин.

– Вы были в лагере для реабилитации возвратившихся военнопленных?

– Да, в Штакене, но недолго, слава Богу. Медсестры о нас, бывших пленных, и не думали. Их интересовали только американские солдаты. К счастью, управление по социальному обеспечению в муниципальном совете вскоре разыскало мою жену по старому адресу.

– Вам очень повезло, герр Гюнтер, – заметил барон. – А ты что скажешь, Гельмут?

– Я уже говорил вам, барон, герр Гюнтер – очень находчивый человек, – произнес Кениг, с отсутствующим видом гладя собаку.

– В самом деле. Но скажите мне, герр Гюнтер, разве никто не рас спрашивал вас о пребывании в Советском Союзе?

– Кто, например?

Ответил мне Кениг.

– Члены нашей Организации допрашивали многих вернувшихся пленных, – сказал он. – Обычно они представлялись социальными работниками, исследователями-историками или еще кем-то в этом роде.

Я покачал головой:

– Возможно, если бы меня официально освободили... Но я-то бежал...

– Да, – согласился барон. – Наверное, поэтому. В таком случае считайте, вам повезло вдвойне, герр Гюнтер, потому что если бы вас освободили официально, то тогда нам бы наверняка пришлось принять меры предосторожности и застрелить вас, чтобы обеспечить безопасность нашей группы. Видите ли, то, что вы рассказали о немцах, которых убедили работать в Комитете свободной Германии, абсолютно верно. Этих предателей, как правило, первых и освобождали. На урановом руднике в Эрцебирге вы вряд ли прожили бы больше восьми недель, причем расстрел показался бы вам большой удачей. Поэтому теперь мы можем вам доверять, раз русские очень хотели, чтобы вы умерли.

Барон вышел из-за стола. Очевидно, собеседование было закончено. Он оказался выше, чем я полагал. Кениг соскользнул с подоконника и встал рядом со мной.

Я поднялся со стула и молча пожал руку барону, а потом Кенигу. Затем Кениг улыбнулся и угостил меня одной из своих сигар.

– Мой друг, – сказал он, – добро пожаловать в Организацию.

Глава 25

На протяжении следующих нескольких дней я встречался с Кенигом в шляпном магазине, что рядом с «Ориенталом», и изучал множество тщательно продуманных и секретных методов работы Организации. Но сначала мне пришлось подписать торжественную декларацию, соглашаясь под честное слово немецкого офицера не разглашать ничего из тайной деятельности Организации. В декларации было обусловлено, что малейшее нарушение секретности будет жестоко наказано, а Кениг предупредил, что было бы хорошо скрыть мою новую работу не только от друзей и родственников, но даже... вот его точные слова: «...даже от наших американских коллег». Это, а также одно или два вскользь брошенных замечания позволили мне предположить, что на самом деле Организацию поддерживала американская разведка. Поэтому, когда моя подготовка – значительно урезанная, принимая во внимание опыт работы в Абвере, – была закончена, я гневно потребовал у Белински немедленной аудиенции.