Реквием опадающих листьев - [3]

Из музыкального центра медленно лилась песня:

«…там по периметру горят фонари и одинокая гитара поет,

туда зимой не прилетят снегири — там воронье…»[3]

Двигаясь в такт мелодии, Бесс скользнула ладонями по широкой спине в наколках. С ним она познакомилась около года назад, когда Владимир во второй раз вышел из тюрьмы. Первый свой срок — три года — он отмотал по малолетке за поножовщину. Во второй раз сидел семь за непреднамеренное убийство собутыльника в баре.

Вовка, не увлекайся, — захохотал один из его корешей, — ты нам сегодня еще нужен!

Мужчина не обратил внимания, потянулся к уху девушки, прошептав:

— Как хорошо, детка, что ты пришла.

Она подставила ему губы:

— Так не заставляй меня пожалеть…

* * *

Он шел по набережной вдоль каменных парапетов, за которыми простиралась темная Нева. На противоположном берегу за все еще зелеными деревьями виднелся Исаакиевский собор. Моросил дождь, небо было затянуто сине-серыми разводами туч. Молодой человек внимательно смотрел на другую сторону дороги, скользя взглядом изумрудных глаз по желтым и оранжевым зданиям. Он выискивал среди спешащих с учебы студентов тонкую гибкую фигуру в черном, но не находил. По тротуару, прячась под зонтами, шли все не те…

Вильям медленно втянул в себя по-вечернему холодный и сырой воздух. Наступил вторник, и дикое правило «Не знакомлюсь по понедельникам», как он полагал, сегодня не работало. А ему еще никогда не хотелось так сильно с кем-то познакомиться, особенно с человеком — человеком, который сбил его мотоциклом и отпинал ногами, обозвав при этом сволочью. Конечно, была Катя. Но к ней он испытывал совсем другие чувства, ее он мечтал любить, оберегать, носить на руках, дарить счастье…

Впрочем, все это было как будто давно и оказалось неправдой.

А сейчас ему впервые хотелось убить. По-настоящему, жестоко, безжалостно разорвать как хищнику добычу.

В мысли то и дело врывалась музыка, звучавшая где- то вдалеке, зло пели на немецком. Сам того не желая, Вильям стал прислушиваться.

Ты живешь только для меня,

Я украшаю твое лицо орденами,

Ты принадлежишь мне целиком и полностью,

Ты любишь меня, потому что

я тебя не люблю!

Твои кровоточащие раны приносят мне душевный покой,

Страсть пробуждается в тебе даже от маленького пореза,

Тело совершенно изуродовано,

Не важно; если нравится,

то дозволено все!

Я делаю тебе больно,

И мне не жаль!

И тебе от этого хорошо

Слышите крики…[4]

И тут, справа от себя, он увидел ее. Она лежала на гранитных парапетах, одетая, как и прежде, во все черное. Голова девушки покоилась на двух толстых книгах: Ницше «Утренняя заря, или мысли о моральных предрассудках» и Роберт Пирсиг «Дзен и искусство ухода за мотоциклом». Третью — «Капитал» Маркса — она держала перед собой. В левой руке девушка сжимала большой бумажный стакан, судя по острому аромату, с кофе. В уши были вставлены наушники, откуда доносилось:

Укусы, пинки, жестокие удары,

Гвозди, клещи и тупые зубья пилы,

Чего бы тебе ни хотелось,

я не скажу «нет»,

И впускаю в тебя грызунов[5].

Я делаю тебе больно,

И мне не жаль,

И тебе от этого хорошо,

Слышите крики?!

Ты — корабль, я — капитан.

Куда лежит наш путь?

Я вижу в зеркале твое отражение.

Ты любишь меня, потому что

я тебя не люблю…

Вильям замер, от ярости перехватило дыхание. Он разглядывал безмятежное бледное лицо со светлыми зелеными глазами, борясь с желанием слегка подтолкнуть девицу, чтобы та свалилась в реку. Сам удивлялся, как ему удалось вчера совладать с собой и не убить девчонку на месте. Ее пренебрежительное «Изыди», «Я что, непонятно выразилась?» подействовали как ксеноновый душ — до странного парализующе.

Но вот теперь она лежала перед ним абсолютно одна, беззащитная и слабая в своем неустойчивом положении. И кому в здравом уме взбрело бы в голову лежать на парапетах?

На тонкой белой шейке девушки учащенно бился пульс, густые черные ресницы подрагивали, а ряд белоснежных зубов покусывал нежно-розовые губы. Черноволосая выглядела возбужденной.

Вильям задумчиво приподнял брови. Он никогда не задумывался, что «Капитал» Маркса может кого-то настолько взволновать. Сердце ее стучало: тук-тук-тук-так, язычок скользил по губам, и молодой человек к своему ужасу понял, что вид распростертой мерзавки его заводит.

Тогда он решился заговорить с ней:

— Что читаешь?

Она подняла на него глаза.

— A-а, это ты, красивая мордашка. — Лучистый летней зеленью взгляд вернулся к книге.

Вильям с минуту думал, что она о нем уже забыла, но ошибся, девушка, не глядя, насмешливо спросила:

— Не привык к отказам?

Он хмыкнул и в свою очередь поинтересовался:

— Как тебя зовут?

— Бесс, — спокойно ответила она.

Молодой человек напряженно взирал на нее, не веря своим ушам, а потом, поняв, что она не собирается ничего добавить, шумно выдохнул:

— Как это бес? Откуда ты знаешь?

Девушка удостоила его ленивым взглядом, уточнив:

— Откуда знаю, как меня зовут? Ну как бы тебе объяснить… наверное, догадалась.

— Это имя такое?

— Лиза, — нехотя разъяснила она и, видимо, приняв его совсем за дурака, окончательно разжевала: — Элизабет, Бесс.

— Как-то не по-русски, — пробормотал Вильям, коря себя за глупое удивление. Сказывались события последних месяцев: Тартарус, старейшины, Создатель, Лайонел, Катя и конечно ее бес. Девушка утверждала, что старейшины ошиблись. Она была в этом убеждена, и ее сомнения передались всем остальным.