Реквием - [60]
Я без конца пел эту песню вслух и про себя, шлифуя мелодию. Во весь голос я позволял себе петь ее только, проходя по субботам сквозь густой лес по старой узкой дороге, ведущей из Дондюшан в Елизаветовку через Плопы. Я полюбил мою песню. Даже придумал ей имя — «Далеко, далеко…»
Она привязалась ко мне настолько, что я длительное время пел ее в своей душе с утра до вечера. Не преувеличивая, скажу. Сейчас, в, мягко сказать, моем пожилом возрасте, она мне кажется мелодичнее многих утробных завываний с эстрады в исполнении некоторых, так называемых звезд. А может я просто впал в свое собственное детство? Но мне от этого хорошо. А я никому не навязываюсь и не мешаю.
Как видите, если всевышний не наградил собственным слухом и голосом, то он с самого раннего детства наказал меня почти неодолимым желанием петь и играть.
Прошло много лет. Я понял, что в песню мне путь заказан. Но я люблю музыку и красиво звучащие, мелодичные, задушевные песни. Я люблю, когда когда звучат милые моему сердцу песни Софии Ротару, Людмилы Зыкиной, Анны Герман, Валентины Толкуновой, Владимира Высоцкого, Иосифа Кобзона, Льва Лещенко и многих, многих других.
Я не люблю Аллу Пугачеву… За разнузданность.
Все чаще я вспоминаю период моего самого безоблачного периода моей жизни, музыку, звучащую в праздники на бульваре сельского клуба. Закрываю глаза и передо мной встают блестящие медные трубы и державшие их кудесники, извлекавшие из них волшебные звуки. Они заставляли мое сердце биться быстрее, трепетать, останавливаться. Эти люди ввели мое поколение в сказочный мир звуков, которые остались очень далеко, в нашем невинном и безвозвратном детстве.
Уже много времени во мне тлеет желание воздать должное людям музыки и песен моего родного села. Из некогда целого легиона музыкантов ныне живых всего двое. Сведения о музыкантах и певцах моего села пришлось собирать по крупицам, подчас шокируя старожилов неожиданностью вопросов. С каждым годом все меньше и свидетелей того времени.
В какой-то момент я понял, что писать надо здесь и сейчас. Если этого не сделаю я, то кто потом сможет воссоздать удивительные, неповторимые и неожиданные страницы истории нашего села? А, прочитав, после меня, может быть, кто-то сделает это еще лучше.
Первые песни мои земляки пели с образования самого села. Песни были привезены переселенцами из Подолья. Это были нежные, удивительной мелодичности песни о неразделенной любви, чумаках, о родной земле и народных героях. В моем далеком детстве на посиделках, свадьбах еще пели песню про Устина Кармелюка.
Эту песню в длинные осенние и зимние вечера тихо пела и моя мама.
В самом начале прошлого века все село с изумлением и почитанием слушало песни, которые пела Люляна (Елена) Андриевская, переехавшая на жительство в наше село из приграничной Алексеевки. Удивительно чистый и сильный голос ее был слышен по обе стороны, раскинувшегося по длинной лощине, села. Подстать ей, пели ее дочери Манька, Стася, Люба. Не обделила природа голосом и ее сыновей: Алексея и Павла. Необычайно мягким контральто отличались голоса внучек Люляны — Клары, Гали, Милы и Дины.
Удивительной мелодичностью отличалось пение семейного квартета Тхориков: Братьев Василия, Александра, Валерия и их сестры Люси. На свадьбах, крестинах и провожаниях пронзали пространство тенора братьев Михаила и Александра Научаков. Унаследовали от матери уникальные свои голоса братья Грамма: Виктор и Борис. Это уже мои сверстники. Полагаю, что если бы Борис пошел не на исторический факультет, а в консерваторию, его, как оперного певца, знали бы миллионы.
Степан Твердохлеб, женившийся на Дарке из Сударки составил с нею уникальный песенный дуэт. По рассказам старожилов, их песни разносились далеко по селу по обе стороны шляха.
В тридцатых годах прошлого столетия учитель начальной школы Шафранский, учивший и моих родителей, организовал в селе струнный оркестр. Гриша Гормах и Миша Мищишин играли на мандолине, Павло Навроцкий овладел балалайкой. Александр Гормах резво играл на гармони, а Ананий Гусаков освоил скрипку. Чуть позже в ансамбль влился еще один скрипач — Адам Хаецкий.
Война прервала надежды и чаяния моих земляков. Не до музыки. Восьмого июля были безвинно расстреляны двадцать восемь моих односельчан. Военные годы в нашем селе прошли в тревожном и зловещем ожидании, которому, казалось, не будет конца. Похоронки продолжали приходить и после войны.
После войны стала налаживаться жизнь. В селе организовали первый в правобережной Молдавии колхоз. Жизнь брала свое. Снова сватанья, свадьбы, крестины, провожания в армию. Музыкантов приглашали из окрестных сел. Единственную селе гармонь сумел сохранить во время оккупации Александр Гормах.
Прадед автора книги, Алексей Михайлович Савенков, эмигрировал в начале прошлого века в Италию и после революции остался там навсегда, в безвестности для родных. Семейные предания приобретают другие масштабы, когда потомки неожиданно узнали, что Алексей после ареста был отправлен Российской империей на Запад в качестве тайного агента Охранки. Упорные поиски автора пролили свет на деятельность прадеда среди эсэров до роспуска; Заграничной агентуры в 1917 г. и на его дальнейшую жизнь. В приложении даются редкий очерк «Русская тайная полиция в Италии» (1924) Алексея Колосова, соседа героя книги по итальянской колонии эсэров, а также воспоминания о ней писателей Бориса Зайцева и Михаила Осоргина.
Кто она — секс-символ или невинное дитя? Глупая блондинка или трагическая одиночка? Талантливая актриса или ловкая интриганка? Короткая жизнь Мэрилин — сплошная череда вопросов. В чем причина ее психической нестабильности?
На основе документальных источников раскрывается малоизученная страница всенародной борьбы в Белоруссии в годы Великой Отечественной войны — деятельность партизанских оружейников. Рассчитана на массового читателя.
Среди деятелей советской культуры, науки и техники выделяется образ Г. М. Кржижановского — старейшего большевика, ближайшего друга Владимира Ильича Ленина, участника «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», автора «Варшавянки», председателя ГОЭЛРО, первого председателя Госплана, крупнейшего деятеля электрификации нашей страны, выдающегося ученогонэнергетика и одного из самых выдающихся организаторов (советской науки. Его жизни и творчеству посвящена книга Ю. Н. Флаксермана, который работал под непосредственным руководством Г.
Дневник, который Сергей Прокофьев вел на протяжении двадцати шести лет, составляют два тома текста (свыше 1500 страниц!), охватывающих русский (1907-1918) и зарубежный (1918-1933) периоды жизни композитора. Третий том - "фотоальбом" из архивов семьи, включающий редкие и ранее не публиковавшиеся снимки. Дневник написан по-прокофьевски искрометно, живо, иронично и читается как увлекательный роман. Прокофьев-литератор, как и Прокофьев-композитор, порой парадоксален и беспощаден в оценках, однако всегда интересен и непредсказуем.
Билл Каннингем — легенда стрит-фотографии и один из символов Нью-Йорка. В этой автобиографической книге он рассказывает о своих первых шагах в городе свободы и гламура, о Золотом веке высокой моды и о пути к высотам модного олимпа.