Реконструкция - [27]

Тогда я метнул в одного из них большим куском. Промахнулся. Лебедь издал неприятный звук и поднял крылья. Он стал похож на кобру, приготовившуюся к атаке. Я не ожидал такого поведения от благородной птицы. Только теперь я заметил, что у лебедя была жёлтая грязная шея.

Я взял её за руку, и мы пошли по центральной аллее парка. За нами неотвязно летел небольшой отряд мух. Нина слушала мою бессвязную речь с напряжённым вниманием, как сложного лектора, который самые важные вещи произносил скороговоркой. В какой-то момент на глаза мне навернулись слёзы, и я сказал, что сам никого никогда не бросал.

Меня шатало от алкоголя, бессилия, сердце пухло от жалости к своей трагикомической биографии. Я вспомнил, как однажды бежал по перрону за уезжающей девушкой, как это бывает в романтических фильмах, а девушка занавесила штору перед моим лицом. Может, она и хорошо относилась ко мне, но чувство стыда перед соседями пересилило. А другая ушла из-за моей «нездоровой энергетики». Видно, Уран не сошёлся с Нептуном. Но Майя, конечно, затмевала всех своей неземной холодностью.

Потом Нина сказала, что ей пора. Я ещё раз её оглядел и только теперь заметил усики над губой, заметил, какие крепкие у неё конечности, какая она сильная, и как всем сильным и грубым своим существом она хочет вырваться из паутины этих унылых историй, но всё не может решиться. Я взял её за запястье. Она пробормотала, что ей нужно идти и готовиться к семинару, «иначе меня распнут».

Мне ни за что не хотелось отпускать от себя эту большую мрачно-упрямую женщину, и в голову пришла новая мысль.

— Давай напишем стендап! Я никогда не выступал в паре, но нужно попробовать — вдруг мы станем новыми Петросяном и Степаненко или даже ещё круче? Нет, лучше так — я напишу стендап для тебя! На сцене ведь нет смешных женщин-комиков.

Она попыталась освободить запястье, но ей это не удалось. Мы были уже близко к дому, и я стал тянуть её в подъезд. С её лица слетели и строгость, и бледность, вот только усики не слетали.

В подъезде я наконец почувствовал, насколько отяжелел рюкзак. В нём перекатывался как будто шар, при подъёме толкавший меня в спину. Оказавшись на этаже, я вспомнил, что никаких шаров туда не клал.

Наверно, выражение лица моего переменилось, потому что Нина посмотрела на меня с тревогой. Я расстегнул рюкзак и вытащил непрозрачный пакет. Он скрипел, когда я его надрывал. Сперва я заметил грязно-белый шерстяной клок с бурым пятном. Всё сразу стало понятно, но я всё равно изорвал пакет в клочья, чтобы наверняка убедиться, что в нём собачья голова, почерневшая от крови.

— Это моя собака, это её лицо, — сказал я. — Кто-то отрезал Джексону голову.

Наверняка Нина сказала что-то, но я не слушал, а смотрел в низенькое зарешёченное окно между этажей и видел там длинную спину в плаще. Тот великан. Копался в машине, припаркованной во дворе. Это был семейный автомобиль типа хэтчбэк. Ноги сами меня понесли к нему, я выбежал с криком «ты зачем собаке голову отрубил, урод?» В заднем стекле иномарки я успел заметить своё отражение — совершенно чудовищный вид, волосы, вроде бы не такие длинные, были похожи на разорванный псами веник, глубокие, тёмные синяки провалили глаза. На ногах была всё ещё обувь для мертвецов, которая оказалась удивительно прочной. Но сейчас на всё это не было никакого времени. Я ударил великана в плечо, один раз, а потом и другой. Он стал медленно поворачивать голову, которую сперва трусливо втянул — никак не ожидал от меня такого напора. А когда повернул, то вместо неживого лица среди чёрно-седых локонов я увидел приплюснутую русскую голову соседа по этажу.

Глаза у соседа сделались очень злые. Он схватил меня за руку и швырнул на землю. Я упал, как будто во мне не было никакого веса, беспомощно разбросав руки по земле.

— Не бейте его, пожалуйста! — кричала Нина, несясь вперёд, чтобы накрыть меня собой. Но бить меня, кажется, никто и не собирался.

* * *

Я долго стоял над мусоркой. Я понимал, что это нехорошо — просто выкинуть голову пса, которого я почти любил, в контейнер, но сейчас не было сил брать на себя ещё и собачьи похороны. Я не собирался звонить бабушке, пусть в её сердце живёт надежда, что когда-нибудь он прибежит. Опустил пакет на дно. В плече после броска об землю пульсировало, словно там завёлся маленький филиал сердца. Я заметил на дне рюкзака что-то ещё. Опять бумажка из блокнота. Кровь так пропитала её, что ни надписей, ни рисунков было не разобрать. Но всё же, оглядевшись по сторонам, я положил бумажку в карман, обернув салфеткой.

— Я врачом на скорой работал, — тем временем говорил мужчина в плаще Нине. Он пытался заглянуть ей в глаза, но та упорно таращилась в землю. — Твой парень того, это точно.

При этом мужчина сделал такое движение ладонью возле виска, как будто закручивал крышку на банке.

— Может, не полный псих, но ты покажи его врачу. Хуже не будет.

Угрюмо взглянув на него, я взял Нину за руку и увёл в подъезд. Ничего про свои семинары она больше не лепетала.

— Ребят, хорошего вечера, — сказал сосед на прощанье. Это был отходчивый человек, он не придал значения тому, что джинсы его были теперь в собачьей крови.