— Маня, — зовет Ли дрогнувшим голосом. — Ты где?
Та молча возникает в дверях спальни.
— Моя постель готова? — осведомляется старуха сварливо.
Маня кивает:
— Да.
— Спик инглиш.
— Йес, мэм.
Наконец, она уходит. Ли остается одна. У изголовья кровати слабым светом теплится ночник. Стакан с водой на тумбочке. Свадебная фотография в рамке. На рамке осталось немного пыли: эта неряха Маня никогда не научится убирать как следует. Ли забивается под одеяло и делает попытку уснуть. В девяносто пять лет это очень трудно. Гораздо труднее, чем в сорок или даже в пятьдесят. «By the rivers of Babylon, — крутится в голове, — where we sat down, there we wept, when we remembered Zion…»
Проклятая песня не дает успокоиться бедному старому сердцу.
— Мама, — говорит Ли жалобным детским голосом. — Мама, я хочу умереть!..
Слезы катятся по морщинистым щекам, мочат подушку.
Утром Глэдис сильно дерет волосы, вынимая металлические зажимы, и мурлычет себе под нос.
— Я не люблю эту песню, — говорит Ли, стараясь не вскрикнуть от боли. Старческое лицо страдальчески морщится.
— Oh, shut up, — отвечает Глэдис равнодушно.
