Вернуться разве? Но она отошла уже довольно далеко и не в силах была столько пройти.
Теперь уже двигались две толпы по двум направлениям — от вокзала к посольству и от посольства к вокзалу.
— Что это за река? — спросил мальчик, одетый в нарядную матроску, но босой и в рваных штанишках. Идущая с ним женщина не знала.
— Да ведь это и есть ихняя Волга, — объяснил кто-то.
Ядвига невольно подняла глаза и взглянула налево. Улицы в эту сторону понижались, спускались вниз, а там широко разливалась огромная, величественная река. За ней тонула даль в лиловой мгле, в голубом тумане, в серебристо-серой тени. Оттуда веяло сонной тишиной, кроткой улыбкой осеннего солнечного дня. Ах, не толкаться бы в толпе, забившей вокзал, не трясти малыша в грохочущей и шаткой теплушке, а пойти с ним в эту лиловую ласковую и кроткую даль, в этот тихий мир, прозрачный, как далекая детская сказка, когда-то слышанная и давно забытая.
Но лиловая даль была недостижима, она раскинулась за широкой, мощной рекой, равнодушно катящей свои сверкающие волны. А вскоре и река и необозримые просторы по ту сторону ее скрылись за рядами домов. Перед Ядвигой снова был вокзал, и уже издали до нее доносился нестройный звук голосов, сливающихся в один сплошной шум.
Представитель посольства и вправду был на вокзале. Он перебегал с платформы на платформу, что-то кричал охрипшим голосом и отчаянно вырывался из рук, которые хватались за полы его светлого демисезонного пальто. Он яростно отмахнулся от Ядвиги. И только советский железнодорожник указал ей, куда надо идти.
— Прямо, прямо, а потом направо. Скоро и посадка начнется.
Вагоны были еще заперты. Ядвига бессильно присела на какие-то железные балки или рельсы, лежащие между путями. В глазах мелькали разноцветные пятна. Она осторожно положила ребенка на колени. Спит, слава богу, спит… И вдруг ее охватил леденящий страх: а если не спит, а если он вдруг?.. Нет, нет, нельзя даже думать об этом, чтобы не накликать беды.
Маленькая головка беспомощно перекатилась вбок — и ребенка вырвало. Без усилий, словно грудного, срыгивающего излишек пищи. Ядвига тщательно обтерла платком запекшиеся губки сына. Наверно, он чем-то отравился. Может быть, молоко, которое она с таким трудом вчера достала, было не такое свежее, каким казалось. Может, даже хорошо, что его вырвало, — желудок очистился, ему станет лучше.
— Прошу вас, господа, не толкаться! Стать в очередь, листки держать в руках!..
Она вскочила. Ребенок снова застонал.
— Не надо, сыночек, не надо, сейчас будем в вагоне, уложу тебя, дам чайку, — шептала она, словно малыш, который опять засыпал, только и ждал холодного чаю из бутылки, которую она несла в узелке.
У вагона сразу же начался скандал.
— Куда вы лезете? Листок, я сказал! Листок с номером эшелона! Где у вас листок?
— Какой еще ко всем чертям листок?
— Да ведь выдавали листки, на вокзале выдавали! Чего вы стали на дороге? Посторонитесь!
— Сами, мадам, посторонитесь! Поезд для всех.
— Все в один не влезут, на то и очередь.
— Прошу отойти. Я буду впускать только тех, у кого есть листки с номером эшелона. С номером пять.
— А где было взять листок?
— Да не мешайте же! Люди с утра в очереди стояли, получали листки, а этот пришел на готовое! Эй вы, господин, хватит нянчиться с ним, он тут всех задерживает.
Высокого субъекта без листка оттолкнули в сторону от дверей. Сзади толпа так напирала, что плотная женщина в ватной кофте — та, что спорила с сыном в посольстве, — едва не рухнула с приставной деревянной лесенки.
— Спокойней, прошу вас, спокойней, по очереди!
Оказалось, что в вагоне уже есть пассажиры, несмотря на то, что он был заперт. В углу, поближе к железной печке с изогнутой ржавой трубой, уже устроилось на грудах узлов несколько человек.
— Ого, да тут уже сидят…
— Это каким же чудом?
Стоявший в дверях представитель посольства грозно обернулся:
— Это никого не касается. Раз сидят, значит имеют право. Следующий, пожалуйста!
— Не касается… Опять какая-нибудь протекция?..
— А вы когда-нибудь видели, чтобы обходилось без протекции?
— Попрошу без замечаний! — заорал опять контролер. — А это еще что? Где номерок?
— У меня записка, записка из посольства… — робко сказала Ядвига.
— Ага, записочки из посольства… — язвительно заметил кто-то. — Значит, не обязательно номерок, годится и записочка?
— Ну, разумеется, одни с утра должны стоять в очереди, а другие…
Но Ядвига словно не слышала этих попреков. В вагоне было еще довольно просторно, она быстро нашла место на охапке соломы, опустилась на нее и только тогда почувствовала, как невероятно устала. Рука, на которой лежал ребенок, с трудом разгибалась. Узелок, который она с собой таскала, натер ей другую руку, оставив на ней широкую синюю с кровоподтеками полосу.
Она хотела напоить ребенка, но это не удалось. Холодный бледный чай вылился из угла рта, — малыш даже глаз не открыл. Между неплотно сомкнутыми веками виднелась стеклянная полоска белка и краешек мутно-синей радужной оболочки. Ядвига прислонилась головой к стене теплушки. Вокруг нее шумели, толпились, искали мест все прибывающие пассажиры.
— К черту с этим барахлом, — волновался кто-то. — Завалили весь вагон. И откуда столько набрали? Как, еще корзина? Вам бы надо отдельный вагон себе заказать.
