Река жизни русло не меняет. Книга 2. Бог - [27]

Конечно, сумма была незначительной, по сравнению с той услугой, которую Лёшка оказал следствию, а если он действительно ещё покажет захоронение жертв Рябова, так это вообще — превосходно. Следователя смущал лишь возраст свидетеля — 15 лет. Сошлись они на том, что на Лёшкино имя было положено 30 тысяч долларов, сроком на три года. И при достижении им совершеннолетия, он сможет снять деньги и воспользоваться ими. И только после всего этого приблизительное место захоронения — ту самую топь — он показал следователю.

Криминалистам пришлось потрудиться в том месте, но и результат был потрясающим. Из топи были извлечены останки восьми человек в различной степени разложения. Осталась работа для специалистов по отождествлению останков. О такой удаче следователь по особо важным делам не мог и мечтать.

Но случилось одно непредвиденное обстоятельство. Конечно, непредвиденным оно было для многих, кроме полковника Рябова. Через неделю его ареста и пребывания в СИЗО, полковника тихо убрали. Врачи констатировали сердечную недостаточность, но криминалисты обнаружили в его крови яд, вызвавший такую смерть.

Так рухнул один из влиятельных московских коррупционеров. У него была мощная, созданная им империя. Генерал Заруцкий хотя и руководил им, но Рябов курировал все грязные дела, не всегда посвящая генерала в детали этих дел. А стало быть, в тени генерала власть имел большую. Но как маленький червячок подтачивает корни у мощного векового дерева и в бурю это дерево падает, так и неприметный подросток Лёшка послужил причиной падения империи полковника Рябова.

Юру же закрыли, подняли его старое дело, и открыли новые. В любом случае, от пожизненного заключения ему было не отвертеться.

А вот адвокаты генерала Заруцкого, как и он сам, конечно, воспряли со смертью Рябова. Так уж выходило, что все ниточки их преступлений заканчивались на полковнике, а так как он погиб, то эти ниточки обрывались. И сейчас, самое большое, что генералу могли предъявить обвинители на суде — это недогляд за подчинённым, занимавшимся преступной деятельностью.

В первой же деревне, на которую набрёл Стас, он зашёл в крайний дом. В нём жила одинокая пожилая женщина, как позже выяснил наш герой. Она встретила Рукова у порога, ответив на его приветствие, хозяйка продолжала вопросительно, с какой-то настороженностью, на него смотреть.

— У вас работа какая-нибудь есть? — спросил он её.

— Да такого не бывает, чтоб в доме работы не было, почему спрашиваешь?

— Я бы вам её сделал, а вы мне за это заплатили бы.

— А много запросишь за работу? — спросила в свою очередь хозяйка и настороженно и с юмором одновременно.

— Ну, я положусь на ваше усмотрение, — ответил скромно Стас.

— Ладно, договорились. Надо дрова поколоть. Я их ещё зимой брала. Местные дельцы попилить их попилили, а вот поколоть, никак не допрошусь.

— Договорились, топор у вас есть?

— Топор-то есть, да сначала давай я тебя покормлю.

— Я же ещё ничего не заработал.

— Это авансом.

Стас улыбнулся шутке. Хозяйка быстро накрыла на стол нехитрую, деревенскую еду. Только за столом Руков почувствовал, как голоден, ведь уже сутки практически ничего не ел.

— А чего хромаешь, мил человек?

— Да в детстве с дерева упал, — Стас уже не обращал внимания, врёт он или нет. А ведь совсем недавно он бы себе этого не позволил.

— Ну не хочешь, не говори, — и, поймав вопросительный взгляд гостя, хозяйка пояснила свою мысль: — Просто, когда хромают долгое время или с детства, как ты сказал, то это выглядит по-другому, человек подлаживается под свой дефект, и он ему почти не мешает двигаться. А по твоему движению видать, что тебе непросто даётся каждый шаг.

— Наблюдательная вы женщина, вы случайно не следователем работали?

— Да нет, не следователем, но наблюдательность у меня от профессии. Я работала в отделе кадров, в нашем колхозе. Хозяйство у нас было большое, и мне приходилось сразу, с одного взгляда определять, брать данного человека на работу или нет.

Не колотых дров у хозяйки было много, и Стас рубил их до вечера. Зато хозяйка, видя, как ладно работник справляется, заплатила неплохо — 500 рублей. Предлагала и назавтра остаться, нужно ей ещё забор поправить, но Руков не согласился, ему срочно надо было в Москву. Покормив его напоследок, и объяснив как дойти до ближайшей станции, где останавливалась электричка, она проводила его за калитку.

Отойдя метров двадцать, Стас оглянулся, как раз в тот момент, когда женщина его перекрестила в след. Была в этом её действии и забота, и переживание за него, и, конечно, предание его пути Богу. У Рукова сердце наполнилось благодарностью и беспричинной радостью — ещё не всё потеряно в его жизни. Он помахал хозяйке рукой, и, увидев, как она махнула в ответ, развернулся и бодро похромал на станцию. Ему как можно скорей надо было в Москву. Он шёл и перебирал в уме, к кому можно обратиться за помощью. К родителям Маши, потомственным московским интеллигентам, он не может позвонить. У Стаса так и не возникло с ними взаимопонимания. В Димке, его теперь уже покойном сыне, они души не чаяли, а вот его самого, как-то не жаловали. Маше это доставляло немало огорчений, но изменить отношение к себе тёщи и тестя у Стаса не получилось. «Не нашего круга человек, и всё тут». Если говорить честно, тогда, при жизни Маши и Димки, его это сильно не волновало. Но сейчас Руков даже не представлял, как можно обратиться за помощью к этим двум московским интеллигентам. И было похоже, что после смерти дочери и внука, они возненавидели его ещё больше, обвиняя его в причастности к трагедии.