Река, выходящая из Эдема - [52]

ДНК-последовательности оказывают влияние на обусловливаемые ими фенотипы (вроде направления закручивания раковины) посредством более или менее сложной цепочки промежуточных событий, объединяемых под рубрикой «эмбриология». На нашей планете первое звено этой цепочки всегда представляет собой синтез молекулы белка. Каждая деталь строения белковой молекулы в точности определяется знаменитым генетическим кодом — последовательностью из четырех различных букв ДНК. Но эти подробности имеют, скорее всего, только местное значение. Говоря же в общем, планета в конце концов окажется населена репликаторами, производящими такие последствия (фенотипы), которые какими угодно способами оказывают благотворный эффект на успех копирования репликаторов. Как только пройден «фенотипический порог», выживание репликаторов становится заботой их заместителей — последствий их влияния на мир. На нашей планете эти последствия обычно ограничены рамками того организма, где ген физически находится. Но строгой закономерности тут нет. Согласно теории расширенного фенотипа (ей я посвятил одноименную книгу), рычаги власти, при помощи которых репликаторы обеспечивают себе долгосрочное существование, не обязательно должны ограничиваться «собственным» организмом репликатора. Гены способны дотягиваться за пределы конкретных тел и влиять на мир в целом, в том числе и на другие организмы.

Не знаю, насколько универсален «фенотипический порог». Подозреваю, что он будет преодолен на всех планетах, где жизнь хоть сколько-нибудь выйдет из зачаточного состояния. Подозреваю также, что это будет справедливо и для следующего порога в моем списке. Речь идет о пороге № 3, «пороге команды репликаторов», который на некоторых планетах может быть пройден прежде «фенотипического порога», а на некоторых — одновременно с ним. В давние времена репликаторы были, вероятно, независимыми единицами, бултыхавшимися голышом вместе с репликаторами-соперниками в верховьях генной реки. Но наша ныне установившаяся на Земле система информационных технологий, основанная на ДНК и белке, устроена так, что никакой ген не может работать в одиночку. Химическое окружение функционирующего гена — отнюдь не внешний мир как он есть. Мир, конечно же, существует в качестве фона, но фона довольно отдаленного. Непосредственно окружающая ДНК-репликатор и жизненно необходимая ему среда представляет собой куда меньший, намного более насыщенный химикатами мешочек — клетку. Впрочем, называть клетку мешочком с химикатами не вполне правильно, потому что во многих клетках имеется сложнейшая система плотно уложенных мембран, на которых, внутри которых и между которыми протекают необходимые для жизни химические реакции. Химический микрокосм клетки создается консорциумом, состоящим из сотен (а в случае наиболее развитых клеток — из сотен тысяч) генов. Каждый ген вносит свой вклад в формирование общей среды, совместно используемой затем ради выживания. Гены работают в командах. Мы уже рассматривали это явление под несколько иным углом в первой главе.

Простейшими автономными системами копирования ДНК на нашей планете являются клетки бактерий: им для производства всего необходимого требуется как минимум пара сотен генов. Клетки, не относящиеся к бактериям, называются эукариотическими. Наши с вами клетки, а также клетки всех животных, растений, грибов и простейших — это эукариотические клетки. Обычно в них содержатся десятки или сотни тысяч генов, работающих как одна команда. Как мы знаем из второй главы, теперь полагают вероятным, что изначально сама эукариотическая клетка была командой примерно из полудюжины объединившихся друг с другом бактерий. Но это рабочий коллектив более высокого порядка, сейчас же речь идет о другом. Просто о том факте, что все гены на свете действуют в химическом окружении, создаваемом совокупностью генов клетки.

Ухватив суть идеи, что гены работают в командах, трудно не поддаться очевидному соблазну и не прийти к убеждению, будто в наши дни дарвиновский отбор представляет собой соревнование между командами генов, будто он поднялся на более высокие уровни организации. Мысль привлекательная, но, на мой взгляд, в корне неверная. Намного ближе к пониманию истины та точка зрения, что отбор по-прежнему идет между соперничающими генами, но благоприятствует тем из них, которые процветают в присутствии других генов — тоже, в свою очередь, выигрывающих от такого соседства. Эта идея уже встречалась нам в первой главе, когда мы говорили о том, что гены, оказавшиеся в одном рукаве цифровой реки, имеют тенденцию становиться «хорошими попутчиками».

По мере того как взрыв репликативной бомбы будет набирать обороты, следующим ключевым порогом для планеты окажется, вероятно, «порог многоклеточности» — № 4 в моем списке. Как мы уже знаем, при характерном для нас устройстве жизни каждая отдельно взятая клетка — это маленькое огороженное море химических веществ с купающейся в нем группой генов. И хотя в клетке содержится весь генный коллектив, создает ее только часть этой команды. Причем сами клетки размножаются делением надвое, а каждая половинка затем снова вырастает до полного размера. Все члены генной команды при этом также удваиваются. Если две получившиеся клетки не расходятся полностью, а остаются соединены друг с другом, то могут воздвигаться громадные здания, где клетки играют роль кирпичиков. Эта способность создавать многоклеточные сооружения имеет, вполне вероятно, важное значение не только в нашем с вами мире, но и в других тоже. Преодоление «порога многоклеточности» открывает путь к возникновению фенотипов, чьи формы и функции могут быть поняты только на шкале размерностей куда более крупной, нежели масштабы отдельной клетки. Рог оленя и лист растения, хрусталик глаза и раковина улитки — все эти строения сложены из клеток, но клетки не являются миниатюрными повторениями возникающей из них макроскопической формы. Иными словами, многоклеточные органы растут не так, как кристаллы. По крайней мере, на нашей планете они растут скорее как дома, чья форма в общем и целом отличается от кирпичей-переростков. Руке присуще особое строение, но она не образована клетками в форме рук, однако, если бы фенотипы росли подобно кристаллам, дело обстояло бы именно так. Многоклеточные органы похожи на здания еще в одном отношении: они приобретают свои очертания и размеры благодаря тому, что слои клеток (кирпичиков) подчиняются правилам, задающим границы их роста. Одни клетки в каком-то смысле должны знать свое местоположение относительно других. Клетки печени ведут себя так, будто им известно не только то, что они — именно клетки печени, но и то, на краю или в центре печеночной доли они находятся. Каким образом им это удается — вопрос сложный и интенсивно изучаемый. Ответы на него, вероятно, специфичны для нашей планеты, и я не стану уделять им здесь внимание. Мы уже слегка коснулись их в первой главе. Каковы бы ни были технические подробности, сам метод отлаживался тем же самым способом, что и все прочие усовершенствования в живой природе: неслучайным выживанием успешных генов, отбиравшихся по оказываемому ими воздействию — в данном случае воздействию на поведение клеток по отношению к своим соседкам.