Река Найкеле - [10]
Я поднялась наверх, в гущу празднества, наполненная Злом до самых краев. Но у меня в запасе еще было какое-то время, чтобы попытаться исправить непоправимое. Я отправилась в монастырь, где недавно приняла постриг моя подруга. Путь был долгим, и, когда я рассказала монахиням о семенах, они лишь покачали головой: боимся, что поздно… слишком поздно…
Из монастыря я вышла на побережье, все тот же Лазурный берег. Опустошение и отчаяние владели мной. Я брела вдоль кромки ночного моря и вдруг заметила огонь. Невдалеке горел костерок. У самой воды стояла микрофонная стойка. Провода уходили в море. У микрофона я увидела женщину в лиловом платье, с копной вьющихся волос. Заметив меня, женщина склонилась к микрофону и запела без слов, низким, невыразимо прекрасным голосом, глядя мне в глаза, через глаза, в самую душу, своими белыми-белыми глазами. Это была Мать моего ребенка.
Черный пес
— Так когда, говоришь, ты его первый раз увидела?.. — Галина Степановна вынула синий пластмассовый гребень из жидких седых волос.
— Первый раз я его не увидела, а услышала. Меня после кесарева когда в палату везли, и звук такой рядом с каталкой, как будто когтями по полу стучат. У мамы раньше была собака, Альма, овчарка, умница такая, умерла уже. Так вот, она по линолеуму всегда так когтями цокала, я этот звук хорошо помню… В общем, я после наркоза еще не отошла, глаза толком открыть не могу, и вот цокает рядом с каталкой. И в палату за мной. Потом тихо вроде. Я уснуть пытаюсь, меня тошнит после наркоза, пить охота, пить не дают, засыпаю, в общем. А в изголовье как будто собака дышит вот так… — Лена вывалила язык и часто задышала. — Утром пришла в себя, нет никого, конечно. Девчонок спросила на всякий случай, собака тут ходит, что ли, прямо в отделении? Нет, говорят, приснилось…
— А его вообще хоть раз кто-нибудь видел, кроме тебя? — Старуха вычистила гребень, скатала выпавшие волосы в шарик и теперь вертела его в руках.
Лена вздохнула:
— Ой, Галь, то-то и оно. Никто не видит, никто не слышит. Это вот в роддоме один раз было, что он ко мне одной приходил. А так все время около Соньки крутится. И она на него ноль эмоций. Ну ребенок бы испугался там, заплакал, если бы видел, да?.. или наоборот, если собачка понравилась. А ей на него вообще чихать. Мы с ней, помню, гулять пойдем, я выхожу из подъезда с коляской, сидит родной на крылечке, как будто ждал.
— Большой?
— Он-то?.. Большой, да. Ну вот такой примерно. Черный весь, беспородный такой, фигурой на дога похож маленько. А глаза желтые, как янтарь. Прогонять начинаю — он рычит. Ну на крыльце ладно, но дома… Страшно до ужаса. Я прям чуть не описалась, когда увидела, как Сонечка спит, а он рядом и смотрит на нее, смотрит, не отрываясь. Потом на меня… Как думаешь, ничего, если я щас покурю в окошко?
— Да кури, какая кому разница. И что, думаешь, он за Соней приходит?
— Конечно, за ней. Пока ее не было, пса тоже не было. Родилась Сонька — и стал захаживать. А я же не знаю, видит она или нет. Ее ж не спросишь, маленькая совсем. И так вот мне, Галь, жутко было, я прямо с ума сходила, не знала, куда ее спрятать. От него же не закроешь комнату там… бесполезно. Я тогда стала думать. Повыше бы куда-нибудь ее, ну люльку какую-нибудь приладить, чтобы все время под потолком, а за веревочку потянешь — она опускается. Потом думаю: не годится, он перегрызет веревку, если ему надо будет, тут моя Сонечка и навернется с потолка. А у меня в кладовке на полках банки стоят пустые, мама мне все: не выбрасывай, не выбрасывай. Вот я решила, на верхнюю полочку дочечку уберу, пес туда не допрыгнет. А полезет на полку, банки посыплются, я сразу услышу. Ну вот, взяла такой тазик овальный, с ручками, одеялко постелила и наверх ее поставила. Ну то есть это я сейчас понимаю, что дурость это все. Можно было везде ее просто с собой носить, не оставлять одну, и незачем было ее в кладовке прятать. А тогда мне так страшно было. Я даже не думала, что она там проснется, завозится, выпадет из тазика. Ужас, Галь. Я прямо думаю, может, правильно меня мама сюда определила… И вот он придет… Я потом уже с ним разговаривала. Кормить его пробовала, объяснять все по-человечески. А он не ест. Дышит только, рычит иногда.
— А сюда он не приходил?
— Сюда — нет. И вот я не знаю, может, пока я здесь, он там около Сонечки… Но мама-то его не видит никогда.
— Лен. Слушай сюда, Лен. Этот черный пес — он не за дочкой твоей ходит. Он за тобой.
В тишине, наступившей в палате, отчетливо стало слышно, как звонко и мерно капает вода из крана.
— А почему его раньше не было?.. До Сони?
— А потому что, пока баба не родит, она как целое яблоко. А когда родит первого, в ней пустота образуется, как червоточина. И эту пустоту заполняет смерть. Входит в нее и там, внутри, существует. Думаешь, почему после родов сразу стареть начинают, полнеть там. Ты ее в себе носишь, а пес ее чует. Вот и все. Твой он. Так что за нее не бойся. Спи ложись. Мать к тебе завтра придет?
— Придет. И Сонечку приведет. После обхода сразу обещала. Спокойной ночи.
Дело было году этак в девяносто шестом — девяносто седьмом. Один мой приятель работал ночным сторожем в детском саду. Сад был непростой: кроме собственно сада, там было три класса начальной школы, и все это на какой-то немецкой теме. С уклоном, короче, и жутко навороченный. Сад располагался вблизи небезызвестного в Новосибирске андеграундного клуба «888». Сам ночной сторож Леша частенько, отправляясь из клуба на работу, прихватывал с собой друзей, чтобы они его развлекали. Друзья старались: устраивали в холле гонки на огромных кожаных креслах, например. Короче, место было популярное в узком кругу ограниченных людей.
Книга сказок «Арысь-поле» о том, чего нам всегда не хватает, — о любви. Это книга для тех, кто плывет, нигде не бросая якоря; для всех неприкаянных Божьих тварей. Удивительные красивые сказки, в которых девочки любят ангелов, совят и волчков; в которых девочки становятся ящерицами, рождественскими феями и незримыми источниками печали…
Жизнь — это Книга Блаженств. Одни читают ее глубоко и вдумчиво, другие быстро и жадно, третьи по диагонали, а кто-то вовсе грамоты не знает. Нам неведомо, кто ее пишет для нас, кто предназначает ее нам, безликим, спящим в коконе небытия, кто готовит нам волшебный, уму непостижимый дар. На полях Книги Блаженств пишут свои истории герои Анны Ривелотэ — друг для друга, и каждая — о любви. Истории любви, истории жизни дробятся, срастаются и расслаиваются на тысячи зеркал — в них отражаются судьбы, и лица, и кубинское солнце, и венецианские каналы.
«Кто лучше знает тебя: приложение в смартфоне или ты сама?» Анна так сильно сомневается в себе, а заодно и в своем бойфренде — хотя тот уже решился сделать ей предложение! — что предпочитает переложить ответственность за свою жизнь на электронную сваху «Кисмет», обещающую подбор идеальной пары. И с этого момента все идет наперекосяк…
Бен Уикс с детства знал, что его ожидает элитная школа Сент-Джеймс, лучшая в Новой Англии. Он безупречный кандидат – только что выиграл национальный чемпионат по сквошу, а предки Бена были основателями школы. Есть лишь одна проблема – почти все семейное состояние Уиксов растрачено. Соседом Бена по комнате становится Ахмед аль-Халед – сын сказочно богатого эмиратского шейха. Преисполненный амбициями, Ахмед совершенно не ориентируется в негласных правилах этикета Сент-Джеймс. Постепенно неприятное соседство превращается в дружбу и взаимную поддержку.
Самое завораживающее в этой книге — задача, которую поставил перед собой автор: разгадать тайну смерти. Узнать, что ожидает каждого из нас за тем пределом, что обозначен прекращением дыхания и сердцебиения. Нужно обладать отвагой дебютанта, чтобы отважиться на постижение этой самой мучительной тайны. Талантливый автор романа `После запятой` — дебютант. И его смелость неофита — читатель сам убедится — оправдывает себя. Пусть на многие вопросы ответы так и не найдены — зато читатель приобщается к тайне бьющей вокруг нас живой жизни. Если я и вправду умерла, то кто же будет стирать всю эту одежду? Наверное, ее выбросят.
Однажды утром Майя решается на отчаянный поступок: идет к директору школы и обвиняет своего парня в насилии. Решение дается ей нелегко, она понимает — не все поверят, что Майк, звезда школьной команды по бегу, золотой мальчик, способен на такое. Ее подруга, феминистка-активистка, считает, что нужно бороться за справедливость, и берется организовать акцию протеста, которая в итоге оборачивается мероприятием, не имеющим отношения к проблеме Майи. Вместе девушки пытаются разобраться в себе, в том, кто они на самом деле: сильные личности, точно знающие, чего хотят и чего добиваются, или жертвы, не способные справиться с грузом ответственности, возложенным на них родителями, обществом и ими самими.
История о девушке, которая смогла изменить свою жизнь и полюбить вновь. От автора бестселлеров New York Times Стефани Эванович! После смерти мужа Холли осталась совсем одна, разбитая, несчастная и с устрашающей цифрой на весах. Но судьба – удивительная штука. Она сталкивает Холли с Логаном Монтгомери, персональным тренером голливудских звезд. Он предлагает девушке свою помощь. Теперь Холли предстоит долгая работа над собой, но она даже не представляет, чем обернется это знакомство на борту самолета.«Невероятно увлекательный дебютный роман Стефани Эванович завораживает своим остроумием, душевностью и оригинальностью… Уникальные персонажи, горячие сексуальные сцены и эмоционально насыщенная история создают чудесную жемчужину». – Publishers Weekly «Соблазнительно, умно и сексуально!» – Susan Anderson, New York Times bestselling author of That Thing Called Love «Отличный дебют Стефани Эванович.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Проза Лары Галль — неподражаема и образна. Запредельно чувственна. Каждая фраза — сгусток энергии: эмбрион, сжатое в точку солнце, крик за мгновение до звука. И такая же запредельная боль. Но и свет. Тоже запредельный.