Река надежды - [255]

Цепочка замкнулась, образовав круг бесконечного возобновления. Теперь дело было за человеком – научить его быть верным своим корням. Изабель не сомневалась, что Александеру хватит на это сил.

– Алекс, о чем ты думаешь?

Он замедлил шаг, запрокинул голову, подставляя лицо мягким лучам заходящего солнца. Прикрыв веки, он вдохнул запах реки и сказал себе, что, если бы время остановилось в эту вот секунду, он был бы счастлив. Не осталось ни сожалений, ни желаний сверх того, что он уже имел. А чего еще ему хотеть? Чтобы больше не было войны? Конечно, он этого хочет. Но войны будут всегда. Мир – это, к сожалению, только modus vivendi. Люди пишут Историю своей кровью…

– Я думаю… о мире, хотя это утопия.

Глядя вдаль, на реку, Изабель вздохнула. Ее кудри раздувал вечерний бриз, прогоняя заодно надоедливых комаров.

– Вечный мир… Думаешь, такое возможно?

– Если этого захотят все люди, то да, a ghràidh. Но мир обогащает сердце, а не кошелек! Поэтому я понимаю, что это – мечта несбыточная.

– Но ведь так всегда бывает, верно? Только тому, кто верит в мечту, суждено увидеть, как она сбывается!

Он посмотрел на нее яркими, как небесная синева, глазами, и уголки его губ изогнулись в легкой усмешке.

– Это сказал любимый тобой Жан-Жак Руссо?

– Нет. Так говорит некая Изабель Макдональд.

– Что ж, у этой дамы благородный ум и чистые помыслы!

Александер погладил жену по щеке. Но уже в следующий миг лицо его омрачилось и он вздохнул.

– Мне бы очень хотелось в это верить, Изабель! Но жизнь научила меня, что одного лишь желания или стремления к мечте недостаточно. Куда бы ты ни направился, ветер вскоре принесет туда запах войны. В Хайленде, на чьей бы стороне ты ни воевал, простые люди всегда оказывались в проигрыше. Когда трупы начинают вонять слишком сильно, повелители войны, не снимая своих испачканных кровью и грязью сапог, отправляются марать другие земли. А народ остается ждать стервятников, которые всегда следуют за армейским обозом и все подчищают. И в глубине его сердца остаются отчаяние, ненависть и жажда мести – единственная пища для выживших.

– Так было и с тобой после Каллодена?

– Знаешь, отчаяние и ненависть толкают людей на страшные поступки…

Он вдруг умолк, как будто перед ним появилось привидение. Потом тряхнул волосами, посмотрел на Изабель и продолжил:

– Когда я решил не возвращаться больше в Гленко, мы с собакой, моим верным Браннададом, долго скитались по Хайленду. В первый раз я убил, когда мне было пятнадцать. Это был солдат Черной стражи, но ведь он тоже человек! Господи! Это было одновременно пьянящее и жуткое ощущение. Больше часа я сидел рядом с трупом. Дрожал, не мог поверить, что я это сделал. И только когда встал, заметил, что штаны у меня мокрые. Я обмочился! Тогда я обобрал мертвеца и скрылся в горах. На следующий день я отмыл руки от засохшей крови, спустился в деревню и обменял сапоги и пуговицы от его куртки на миску рагу, кусок хлеба и пинту пива. К этому времени я уже два месяца не наедался досыта.

Александер, хмыкнув, поморщился. Изабель слушала молча, не поднимая глаз.

– Ты только представь, Изабель! Я убил человека ради куска хлеба! И, возможно, после этого какая-то женщина стала вдовой, а ее дети – сиротами, которые, чтобы прокормиться, тоже пойдут на преступление. Неумолимое колесо жизни, увлекающее нас за собой в своем вечном движении! Каковы бы ни были твои убеждения, надо приспосабливаться, чтобы выжить. Поэтому для меня мир – всего лишь несбыточная мечта.

– Прости, но я не знала…

Рассказ Александера потряс Изабель, и теперь она задумчиво ворошила ногой песок. Александер поймал ее за подбородок. Красные губы приоткрылись, выпуская возглас удивления. Чтобы не смотреть ему в глаза, она уставилась на роговую пуговицу на его коричневом полотняном жилете.

Какая же она глупая! Что она знает о жизни бедняков? Люди, чье нутро урчит от голода, чьи одежды пропахли запахом животного страха, – хватает ли у них сил, чтобы мечтать, надеяться? Она и вправду знает о жизни очень мало, хотя это и не помешало ей получить свои уроки, пережить несчастья. Но разве можно сравнить то, что доводится переживать беднякам, с ее горестями?!

– Изабель, – нежно произнес Александер. – Look at me![223] Дело не в невежестве, тебе просто повезло! И я рад за тебя. Желаю, чтобы и нашим детям посчастливилось ничего этого не знать и чтобы их жизни никогда не стали строительным материалом для возведения очередной империи!

Он легонько погладил ее по щеке.

– Изабель, к несчастью, в мире, в котором мы живем, империи строятся и развиваются на надгробных плитах. Каждый пушечный выстрел и удар штыка пробивают брешь в чьей-то семье, а иногда и уничтожают ее. Я знаю, что говорю, ибо когда оказался здесь, мне пришлось принимать в этом участие. Чтобы не ощущать вины, я говорил себе, что солдат обязан слепо повиноваться приказам командиров. Я мог бы переложить всю вину на них. Но это были бы глупость и трусость. В итоге я оказался ничем не лучше солдат Камберленда, которые вырезали мирных жителей в Хайленде. Я ничем не лучше всех этих стервятников, продажных торговцев, которые греют на войне руки, превращая людские потери в длинные столбцы цифр в своих учетных книгах! Я ничем не лучше церковников, которые из страха, что земная власть над душами может ускользнуть из их рук, бессовестно благословляют тех, кто попирает побежденных. Француз он или англичанин, немец или испанец, верит ли в Бога или в дьявола, – человек несовершенен и остается пленником своих слабостей. И, боюсь, так будет всегда. Мне стыдно за себя, за то, что я сделал. Проступки будут тяготить мою совесть до самого Судного дня… потому что я часто руководствовался своими слабостями.