Река моя колыбельная... - [4]

— Их так зовут, — кивнула она на рыбаков. — Они с Урала сюда приехали — живут здесь давно-давно.

Рыбаки притабанивали к каику свои лодки и, весело переговариваясь со стариком то на казахском, то на русском, выгружали в каик рыбу, взамен унося ящики с консервами, мешки с солью, мукой и сахарином, керосин, спецодежду, снасти.

Мальчики, возбужденные, помогали рыбакам. Они никогда не видели столько рыбы и еще были польщены тем, что уральцы шутили с ними, как со взрослыми…

— Эх, ты! — изумленно воскликнул Амир.

В маленькой лодке, на которой подплыл щуплый, сухой, как лещ, мужичок, лежал сом. Широченный хвост сома свисал в воду, а чудовищно огромная голова его лежала посреди лодки. Рыба была еще жива. Она лениво открывала свою пасть, в которую уралец из ведра вливал мутную речную воду.

Рыбаки на веревках стали втаскивать сома на баркас. И вдруг сом изогнулся и мощным ударом хвоста сбил своего покорителя в воду.

— Во! Едрена матрена! Второй раз саданул! — вынырнув и отдуваясь, пропищал бабьим голоском щуплый мужичонка.

Рыбаки гоготали, затаскивая уже вялую двухметровую рыбину на баркас.

— Тебе, Маруська, шамайку ловить, а ты все на людоедов крючки ставишь. Сожрут они тебя когда-нибудь, — посмеиваясь над тощим уральцем, балагурил бородатый мужик и подал ему единственную руку: — Держись! С тебя магарыч! Кружку керосина!

— Маруська! — засмеялся Амир, наблюдая, как мужичок с забавной кличкой извивался червяком, то и дело соскальзывая с борта, и пищал по-бабьи:

— Да не тяни ты, битюг орловский! Руки порвешь своим клещом!..

Наконец «Маруська» вскарабкался на борт, спрыгнул на дно каика и, на ходу отжимая широченные, ниже колен трусы, пошел к старику:

— Зейнолла-ага! Не затруднись, а? Довези живого, — пропищал он, кивая на сома. — У меня уговор был живым его, бандюгу, доставить. Кому другому не доверил бы, а ты толк знаешь. Довези, а?

Старик кивнул.

— Во спасибо! И хорошо, что катера не ходят, а то этой полундре только доверь. Не то что живого, уснувшего не довезут. А у меня уговор…

— С кем уговор-то?! — весело крикнул однорукий рыбак. — Не с эмиром бухарским?

— Не твое дело, — пискнул на него Маруська.

Мальчики обступили сома.

— Дяденька, а почему вы его людоедом зовете? — спросил однорукого Амир. — Разве он людей ест?

— Еще как! — усмехнулся однорукий. — Вон Маруськин дед на этом деле до революции поживился. Ловил таких людоедов и отправлял эмиру бухарскому. А тот пускал их в свой хауз и туда же неугодных ему человечков сбрасывал. Ну людоеды их, как червяков, гам — и нету!

Ребята опасливо поглядывали на сома.

— Да брось трепаться, Иван! Надоело! — обозлился Маруська.

— А чо не говоришь, с кем уговор? Чо темнишь? — не унимался Иван.

— Ну, со столовой! Ну и чо? Не знал, да? Людям ведь, а не себе! — взорвавшись, еще тоньше пропищал Маруська.

— Ну, это совсем другое дело, — добродушно сказал удовлетворенный Иван. — И все же ты, Маруська, такой же куркуль, как твой дед. Я бы тебя шамайку заставил ловить.

Иван рассмеялся и спрыгнул с каика в свою лодку.

Баркас плыл уже далеко от зеленых рыбачьих островов, а мальчики все еще с восхищением оглядывались назад.

Левый, далекий берег реки был плоским, и за ним лежала серая полынная степь. Над степью, в мареве жаркого полдня, как миражи, плыли развалины древнего города.

— Чардара, — сказал старик, указывая на развалины.

Мальчики с трудом отвлеклись от более интересного занятия: они заливали водой небольшое углубление на дне каика. В трюме лежал, разевая пасть, сом-людоед.

— Чардара… — медленно повторил старик. — Здесь самая вкусная на земле вода. Попробуйте…

Мальчики недоверчиво заглянули в ведра, наполненные темно-бурой водой, в которой роились песчинки и плавали мелкие корни.

— Пейте, пейте, — подбодрил старик.

Без особого желания мальчики склонились каждый к своему ведру. Мухтар шумно дунул на воду, разгоняя соринки, а Амир плюнул в ведро.

— Эй! — крикнул на него старик и нахмурился.

— А у нас пацаны всегда плюют, — простодушно сказал Амир. — Если слюна расходится, значит, вода чистая — пить можно. А если не расходится, стоит катюхом, значит, грязная…

Старик поморщился, но, глянув в наивные глаза Амира, сказал:

— Вода грязной не бывает. А человек бывает. Вот почему «расходится — не расходится», — передразнил он Амира.

Лицо у Амира вытянулось, он повернулся к девочке, как бы ища поддержки, но Дарига отвернулась, пряча улыбку.

— Эту воду вылей, — сказал Амиру старик. — Другую набери. Пусть отстоится, а потом пей. Здесь самая вкусная вода. И виноград здесь самый сладкий, и дыни, и рис… Чардара, — почтительно повторил старик звучное слово.

Амир опрокинул ведро в трюм, где лежал сом-людоед и, склонившись за борт, стал черпать ведром, недоверчиво глядя на воду.

— Зейнолла-ата, а что такое Чардара? — поглядывая на развалины, спросил Мухтар.

Посмотрев на мальчика долгим взглядом, одобряющим его любознательность, старик заговорил:

— Когда-то тысяча небесных коней летали над землей. Летали над всеми странами. А пили воду только в этом месте…

Мальчики сели на ящики, приготовились слушать.

— И вот захотели люди поймать их, — продолжал старик. — Подмешали в воду вина. А когда кони уснули, подрезали им крылья и заставили служить себе…