Река моя колыбельная... - [3]

За каиком стелились по воде плоты сплавного леса — плот-матка и два сплотка.

На корме рядом со стариком сидел пожилой речник с загоревшим под цвет табака лицом.

— Ты зачем бакенщика погубил? — холодно спросил старик.

Речник, потупившись, забормотал:

— Хотел скорее фарватер установить. Все кричат, груз ждут, а баржи стоят… Как будто я во всем виноват…

— Кто в это время бакены ставит? Даже Канеке не пойдет, а ты мальчишку послал. Ты что, реки не знаешь?

— А кто ее знает? Не река, а шайтан! — выругался речник.

Взревел буксирный катер.

— Вот, не шайтан, да?! — снова ругнулся речник. — Опять сели-запели. Не река, а болото.

— Иди отцепи буксир, — мрачно заторопил старик, — дальше я сам пойду. Быстрей.

Речник поколебался и быстро заговорил:

— Зейнолла-ага, поосторожней… Лес потонет, меня тоже утопят… На руднике в шахтах все крепления сгнили. Если будет обвал, он и меня задавит.

— Ладно, ладно… — поморщился старик.

— Поосторожней, Зейнолла-ага, там, где железная дорога, шпаны всякой бродит. За соль убить могут. Им соль дороже человека… Поосторожней, Зейнолла-ага. Зря сопровождающего не взяли.

Царапнув речника колючим взглядом, старик медленно отвернулся…

— Везде людей не хватает, а он сопровождающего… Иди давай.

Цепляясь за мешки с солью, речник вскарабкался на них и виновато глянул на старика. Старик приказал девочке ставить парус. Речник суетливо перелез на катер и, помахав рукой, что-то крикнул старику, но его не было слышно из-за шума мотора.

Старик, поглядев на раздувшийся парус, одобрительно улыбнулся Амиру, помогавшему девочке.

Польщенный Амир шмыгнул носом и со свойственной ему непосредственностью засмеялся:

— Дети капитана Гранта!

Мухтар тоже засмеялся. Девочка, отвернувшись, улыбнулась, и никто не увидел ее улыбки.

Река в этот месяц весны только набирала силу. Обычно желтая вода теперь стала темно-бурой — поток смывал мелкие острова, пожирал заливные и непойменные берега, унося с собой целые плоты солодкового корня, цветущего тамариска и вывороченные с корнем деревья.

Все это весеннее переселение цветов, корней, деревьев таинственно сопровождало каик по всей реке. Каик плыл медленно. Раскаленный воздух недвижно висел над рекой, хотя солнце только поднялось.

В штиль громоздкий, неуклюжий, четырехугольной формы каик становился совершенно беспомощным судном, и тогда бешеная река подхватывала его как коробку, ввинчивала в бесчисленные водовороты. И только такой опытный каикша, как старик, мог уверенно вести баркас по реке.

В носовой части баркаса был глиняный очаг с котлом. Возле него сидела девочка, пекла джугаровые лепешки и украдкой смотрела, как, неловко и суетливо расходуя силы, гребут веслами мальчики. Девочка по-взрослому хмурилась, недовольная их работой.

— Не надо грести, — наконец сказала она. — Такой каик еле гребут двенадцать джигитов. Просто держите весла в воде, и все. Их выбрасывает водяной, а вы держите. Вон он, водяной, ходит кругами, арканы кидает, хочет поймать каик.

Мальчики, хоть и старались вовсю, плохо справлялись с работой. Особенно беспомощным выглядел тот, что был повыше ростом. Недоверчиво наблюдая за водоворотным движением, он силился удержать весло, а оно выскальзывало, будто кто в самом деле его выпихивал из воды.

Уловив пристальный взгляд девочки, рослый мальчик совсем смешался и, брызгая, захлестал веслом по воде.

— Амир, ты не поднимай высоко, — подсказал ему брат.

— Да иди ты, — огрызнулся Амир, — сами знаем.

Девочка нахмурилась, потом прыснула и отвернулась.

Старое яблоневое дерево, одиноко плывшее по реке, вытянуло к небу свои корявые ветки, словно спасая от гибели только что завязавшиеся плоды.

Старик долго смотрел на дерево, потом изменил направление руля, и баркас стал медленно приближаться к яблоне.

Яблоня закружилась на месте, сопротивляясь водовороту, на миг вынырнула, встав из воды чуть ли не на весь ствол, упруго распрямляя усыпанные листьями ветки. Затем, постояв мгновение, яблоня прямо легла на плот, протянув ветви в сторону каика.

Пробираясь мимо Амира, девочка резко толкнула его, и тот, от неожиданности потеряв равновесие, шлепнулся с ящика на дно лодки.

— Ты что, чокнутая, да? — возмутился Амир.

Девочка таинственно показала на яблоню.

— Смотри, — сказала она, — водяной яблоню ловит. Весной он злой… Смотри, смотри!

Дерево закрутилось в водовороте и медленно поднялось во весь рост, распрямляя крону и сбрасывая с нее сверкающий каскад воды.

Амир аж привстал от удивления, но тут же, вспомнив обиду, загундел:

— Тоже мне, боцман на корабле. Сказать не могла? Обязательно толкать. А то я как толкну. Будешь сама водяной. Никаких водяных нет. Они в сказках плавают, а не в Сыр-Дарье. Ясно?

Дарига посмотрела на него снисходительно и пошла к очагу.

Река в этом месте дробилась на мелкие протоки, образуя множество зеленых островов и мелей.

На островах, буйно поросших молодым камышом, стояли шалаши и палатки. От островов навстречу каику плыли в легких маленьких лодках трое бородатых мужиков, дочерна прокопченных азиатским солнцем.

— Это рыбаки-уральцы, — приветливо улыбаясь, сказала девочка Амиру.

— Какие уральцы? — не понял Амин.