Река меж зеленых холмов - [27]

И никто не знает, что у нее есть Бокува.

Кукла сидела на подоконнике и смотрела в окно на восходящий из-за горизонта Звездный Пруд. Она не пошевелилась, когда Мизза проскользнула в комнату, и только когда Мизза села рядом, повернула к ней голову.

— Тебя опять обидели? — прошелестела она своим тихим, на грани шепота, голосом. В темноте девочка не могла видеть цвет ее глаз, но она знала, что левый — зеленый, а правый — синий, и это знание странным образом успокаивало. — Ты долго отсутствовала.

Девочка сердито швыркнула носом и потерла кулачком глаза.

— Сахмат дурак, — зло сказала она. — Я его самого когда-нибудь убью!

— Не получится. Ты женщина. Он мужчина. У вас, гуланов, женщины всегда подчиняются мужчинам. И он сильный. Ты побоишься.

— Тогда сбегу к тарсачкам! У них, говорят, наоборот — мужчины всегда подчиняются женщинам. И мне станут подчиняться!

— Этого ты хочешь? — кукла отвернулась и снова принялась глядеть на звезды. — Чтобы тебе подчинялись? Чтобы ты сама могла делать другим больно?

— Нет, — хмуро сказала девочка. — Я хочу, чтобы меня в покое оставили. Почему дядя Тархан меня любит, а остальные нет? И еще тот… Сатта… Сакатта… с которым сегодня встречались. Он тоже меня не ненавидит, хотя почему-то знает, кто я. Бокува, я действительно чокнутая? Я сойду с ума, да?

— Я мало что знаю о людях и о мире, — шелестящий в голове у девочки голос стал печальным. — Я не могу ответить, Мизза. Сакаттта — или Саматта? Саматта Касарий?

— Да, Саматта Касарий. А ты его откуда знаешь?

— Не помню. Я где-то слышала его имя. Оно кажется знакомым. Возможно, оно приснилось мне в Колыбели. Или услышалось где-то еще. Значит, он либо очень плохой, либо очень хороший. Какой он?

— Он… наверное, он хороший. Он сказал, что у меня не проклятие, а дар. И что я должна использовать его для добра, и тогда все закончится хорошо. Еще он сказал, что у него две дочери, и обе гораздо сильнее меня. У них, наверное, тоже проклятие… или дар. Вот бы с ними познакомиться! Я еще никогда не видела таких же, как я.

— Судьба плетет свои нити, не спрашивая наши желания. Возможно, и познакомишься. Я тоже хотела бы его увидеть. Когда поедешь на встречу с ним в следующий раз, возьми меня с собой. Но мне пора спать. Ты пойдешь со мной сегодня? Ты устала.

— Пойду! — быстро кивнула девочка. — В твоем сне хорошо, а одной мне снятся плохие вещи.

— Ты хочешь есть.

— Нет, я уже наелась. А ты хочешь? Я могу утащить что-нибудь на кухне.

— Я кукла, Мизза. Мне не нужна еда, я же тебе много раз говорила. Но если ты готова, то ложись.

Кукла медленно подняла руки в стороны и воспарила над кроватью. Ее деревянное тело слегка засветилось, наполняя тряпичный халтон изнутри зеленоватым сиянием, и Мизза послушно вытянулась на кровати поверх одеяла, закрыв глаза. И тут же ей в глаза ударил ослепительный после темноты солнечный свет. Она осторожно приоткрыла веки, заслонившись ладошкой, села и осмотрелась вокруг.

Как и раньше, у нее за спиной степь тянулась далеко-далеко, до самого горизонта, а перед ней обрывалась в бесцветную пустоту, словно обрезанная гигантскими ножницами. Вечно полуденное, но ласковое солнце гладило волосы своими мягкими лучами, и волосы трепал ласковый ветер, напоенный весенними запахами. Бокува медленно шла вдоль обрыва. Здесь, в своем сне, она выглядела настоящим ребенком — смахивающей на мальчика девочкой лет десяти, с недлинной стрижкой, в коротких кожаных штанах для верховой езды и странной мешковатой рубашке с кружевами и длинными рукавами, перехваченными у запястий тугими манжетами. Сейчас она совсем не походила на куклу, и только глаза у нее по-прежнему оставались разноцветными — зеленым и красным. Пустота возле ее босых ступней клубилась, сгущалась, меняла цвет и очертания и превращалась в новые кусочки степи, тропинками убегавшими в бесцветную даль. Иногда тропинки казались прямыми как стрела, иногда прихотливо извивались, словно карабкаясь по крутым холмам и огибая невидимые валуны. Между тропинками пустота тоже сгущалась и превращалась в травянистую почву, иногда покрытую мелкими белыми цветами ринрина, но медленно, гораздо медленнее, чем на тропинках.

— Я сделала облака, — сказала Бокува звонким, совсем настоящим голосом. — Они тебе нравятся?

Мизза задрала голову и скептически посмотрела вверх, приглядываясь.

— Они какие-то неправильные, — сказала она после тщательного изучения. — Неживые. Как… как нарисованные. Как старая паутина.

— А как надо? — с интересом переспросила Бокува.

— Ну… наверное, меняющимися. На что-то похожими. Дышащими. Не знаю, как сказать.

— Дышащими… — задумчиво проговорила кукла. — Меняющимися. Вот так меняющимися?

На глазах у Миззы облака начали расплываться и менять форму. Из перьев и речных бурунов они начали превращаться в забавные рожицы, зверьков, цветы и прочие фигурки. Зверьки принялись играть друг с другом в чехарду и догонялки. Девочка хихикнула.

— Сейчас они забавные, — сказала она. — Но совсем не как настоящие. А тебе ведь нужно обязательно, чтобы как настоящие, да?

— Да. Я должна построить настоящий мир. Не обязательно похожий на ваш, но настоящий. А я так мало видела, что не знаю, как его делать правильно. Мизза, хочешь сделать облака сама?