Регина - [5]

Монастырь св. Урсулы, где она воспитывалась пятнадцать из восемнадцати лет своей жизни, её двоюродная тётка Женевьева де Гот, последовательница Анжелы Меричи, основала за три года до появления там Регины. Урсулинки, в основном, занимались воспитанием и образованием девиц из семей обедневших дворян и призрением бедняков. Детей, происходивших из таких знатных и богатых семей, как Клермоны, здесь не было. Регина оказалась единственной. Сестра Женевьева по доброте сердечной в своё время решила заняться судьбой ребёнка, до которого в родном доме никому не было дела. Не раз потом ей пришлось сожалеть о своём опрометчивом поступке, ибо ребёнок этот меньше всего соответствовал представлениям урсулинок о богобоязненном и послушном дитя.

Проблемы начались сразу же после того, как сестра Женевьева привезла свою маленькую племянницу в монастырь. Девочка, до этого увлёченная поездкой, новыми впечатлениями, новыми местами, просто очаровала монахиню своей непосредственностью и живостью характера. Но стоило ей переступить порог монастыря, как в неё словно бес вселился. Маленькая графиня подняла отчаянный рёв и громкие всхлипы перемешивались со столь непотребными ругательствами, что первым побуждением Женевьевы было тут же отправить дитя обратно к отцу. Никогда не имевшая своих детей, бывшая графиня де Гот не понимала, что бесы здесь совершенно ни при чём: ребёнка просто напугали тёмные одежды монахинь, громкие звуки органа и массивные каменные стены монастыря. Девочка не знала, куда её привезли; не понимала, почему вокруг неё толпятся чужие люди, женщины чёрных развевающихся одеждах и странных головных уборах. Маленькая Регина тут же вспомнила сказки, которые рассказывала ей кормилица, и приняла монахинь за злых колдуний. Доброй, мягкой Франсуазы впервые не было рядом, как не было и сурового человека, которого следовало называть отцом, не было красивого, заносчивого мальчика — её брата, не было старого смешного конюха, от которого так здорово пахло лошадьми и вином. От страха Регина сначала заревела во весь голос, а потом вспомнила то единственное, чему её с рождения учили все в доме: что она принадлежит к славному и гордому роду воинов и королей и не имеет права чего-либо бояться. Вспомнила злой голос отца и коллекцию кинжалов, сабель и мушкетов, висевшую в Оружейной комнате. И яростно бросилась в битву с ведьмами. Ни одна девочка, воспитывавшаяся в монастыре, не устраивала подобных побоищ. Прежде, чем Регину с ног до головы закутали в покрывало, она успела расцарапать лица двум монашкам, порвать плащ самой Женевьевы и опрокинуть маленькую статуэтку Девы Марии. И этим окончательно убедила свою тётку в одержимости бесом.

Детей её возраста в монастыре больше не было, все остальные девочки были на пять-шесть лет старше, и потому урсулинки просто не представляли, что делать с новой воспитанницей. Напуганная, зарёванная, взъерошенная, словно дикий зверёк, она кусалась и царапалась, кидалась в монахинь чашками с едой, которую ей приносили. Сломить её отчаянное сопротивление смогли только угрозы Женевьевы де Гот, что за Региной приедет отец и накажет её. Девочка, в жизни своей не слышавшая от своего отца доброго слова, боялась его сильнее, чем всех ведьм и колдунов Европы вместе взятых. И она смирилась. Но навсегда возненавидела каждый камень в стене святой обители, каждое стёклышко в цветных витражах, каждую статую в бесконечных галереях.

Долгие годы на помощь Регине приходили только воспоминания, больше похожие на сон. Воспоминания о доме. Детская память мало что сохранила о прежней жизни. Иногда какой-то случайный отзвук, запах, принесённый ветром, какое-то необъяснимое ощущение, вдруг ожившее в её теле, словно огненной вспышкой высвечивали яркие картины раннего детства и перед глазами, как наяву, вставал огромный замок. Высокие стены из светлого камня, окутанные пеленой осеннего дождя донжоны, залитый солнцем внутренний дворик, покрытый инеем рождественский сад… Запах свежевыпеченного хлеба, засохшего сыра, поздних сладких яблок — Регина до сих пор любила класть на ломтик сыра толстый кружок яблока и аппетитно хрустеть этим лакомством под недовольными взглядами наставниц. Ещё она часто вспоминала мягкие женские руки и певучий голос, большую колышущуюся грудь и запах молока — всё, что было связано у неё с материнской любовью, которую щедро изливала на неё кормилица. Только эту любовь она и помнила, потому что в монастыре она оказалась лишена и материнской ласки, и чьей-либо искренней заботы, даже просто доброго отношения.

Тётка напрочь была лишена материнского инстинкта: то ли неудачное замужество было тому виной, то ли строгое воспитание, то ли собственная бездетность. Во всяком случае, все свои душевные силы, всю нерастраченную страсть она положила на алтарь служения Господу. Её любимым дитя стал монастырь. Она любила своё детище, любила своих воспитанниц, но любила их как нечто единое и видела в них только дочерей Господа. Они все для неё были одинаковыми, ко всем она относилась ровно, никого не обделяя своим вниманием, но ни к кому и не испытывая особой привязанности. Воспитание маленькой племянницы стало для неё лишь выполнением своего христианского и родственного долга. Остальные сестры-урсулинки просто дружно невзлюбили диковатую, невероятно гордую и упрямую девочку. Её буйная, страстная натура пугала их. Её детские страхи они считали пустыми капризами и выдумками. То, что она засыпала во время проповеди, мёрзла в холодной каменной капелле и больше вертела головой, рассматривая статуи и витражи, вместо того, чтобы слушать псалмы, — всё это становилось в их глазах смертным грехом. К тому же монахини, привыкшие чувствовать себя благодетельницами, поднимавшими до себя девушек из небогатых семей и дававшими им возможность хоть как-то устроить свою жизнь, в случае с Региной столкнулись с особенным ребёнком. Ребёнком, чьё наследство превышало состояние десятка таких монастырей. В жилах девочки из рода Клермон текла кровь Людовика IX, Бурбонов, Валуа, мятежных представителей Амбуазской династии и вечного авантюриста Робера д'Артуа. Она была слишком мала и беспомощна, чтобы ей повиновались, как королеве, и слишком высокородна и богата, чтобы её искренне любили. Так что, в конце концов, ребёнок взбунтовался. Ни о каком послушании или просто привязанности к своим наставницам не могло быть и речи. Регина была не из тех, кто нуждался в жалости или вымаливал чью-то любовь.