Регенство Бирона. Осада Углича. Русский Икар - [59]

Сопровождавший пана трубач дожидался его в сенях. Услышав шум, он осторожно подошел к двери, немного растворил ее, высунул свое лицо и обомлел от удивления, увидев, с каким неистовством ротмистр, посланный для переговоров, выплясывал мазурку!

– Не помешался ли пан? – сказал он про себя. – Что с ним случилось?

Струсь, увидев выпученные глаза, поднятые брови и разинутый рот трубача, вдруг остановился, не доделав самое отчаянное па.

– Что тебе надобно, Гржимайло? Откуда ты взялся? – спросил он с досадой.

– Это вы, пан?

– Конечно, я! Что за глупый вопрос? Убирайся к черту! Откуда ты мог здесь взяться?

– Как – откуда взяться! Я с вами приехал, пан, для переговоров.

– Дьявольская бомба! – закричал Струсь, ударив себя ладонью по лбу. – Совершенно забыл! Во всем этом виноваты вы, обворожительная панна. Слушай, Гржимайло! Если ты заикнешься, пикнешь в лагере о том, что ты здесь видел, то не быть тебе живому: я тебя изрублю!

– Слушаю, пан.

– Убирайся на свое место. Видите ли, панна, вы меня совсем с ума свели. Но вы устали, кажется, сядьте.

Он подвел Лидию к скамейке, взял потом свою саблю и надел на себя.

– Это, кажется, дом начальника крепости? – продолжал он.

– Так точно.

– Где же хозяин дома?

– Я уже сказала вам, что он не хочет вступать в переговоры.

– Не хочет!.. Он в этом раскается: скажите ему это от меня. Вы, кажется, сестра его?

– Да, сестра.

– Скажите ему, что мы возьмем крепость штурмом… что мы не оставим в Угличе камня на камне…

– Какой вы злой, пан.

– И это вы так спокойно слушаете?

– Я уверена, что вы не исполните вашей угрозы: вы так добры и любезны. Еще скажу вам, между нами, что крепость взять невозможно.

– Кто вам это сказал? Нет на свете крепости, которая бы против нас устояла.

– Мой брат говорит, что вы напрасно будете хлопотать около Углича.

– Увидим!.. Повторяю, что он раскается в своем упрямстве. Я уверен, впрочем, что он сам давно уже отчаялся в спасении крепости и притворяется спокойным, чтобы не устрашить вас.

– Быть не может. Он никогда не притворяется. Не стыдно ли вам, пан, так пугать меня?

– Вам опасаться нечего: я вас беру под свою защиту.

– Благодарю вас. Но, кажется, в вашей защите мне не будет нужды.

– Я возьму вас в плен, панна. К стыду моему, должен признаться, что вы уже прежде меня взяли в плен. Вы это, без сомнения, заметили, должны были заметить. Я увезу вас в Польшу, отведу вам в моем замке лучшие комнаты, буду слугою, рабом моей пленницы… буду угождать вам, веселить вас, исполнять все приказания, все прихоти ваши, и если сердце моей пленницы еще свободно, если мое нежное внимание успеет тронуть ее – я буду счастливейшим человеком в мире! Я холост, знатен, богат. Множество красавиц льстились надеждой завлечь меня в свои сети, но до сих пор сердце мое сохраняло независимость, до сих пор я жил только для войны и для славы. Пора успокоиться, пора подумать о семейном счастье. До свидания, моя прелестная пленница!

– Пока я еще свободна, а вы… мой пленник. Если я вам в самом деле нравлюсь, если вы точно хотите исполнять все мои желания, то докажите искренность всех уверений ваших исполнением моей первой просьбы.

– Приказывайте, повелевайте, панна.

– Отступите от Углича и уйдите от него подальше.

– Как мило вы шутить умеете, панна! Нет, нет, участь Углича решена: берем его штурмом и вы – моя пленница! Скажите, однако же, начальник крепости решительно не хочет переговоров?

– Решительно не хочет.

– Хорошо! Прощаюсь с вами. Прошу вас ничего не опасаться: вы под моей защитой. Никто из наших не прикоснется и к краю вашего платья.

– Я уверена в этом, потому что вы не возьмете Углич.

– Позвольте, панна, мне оставить вам что-нибудь на память.

Струсь в это время вспомнил о фате и башмаке, которые он нашел в загородном доме, где Каганский назначил свою главную квартиру. Ему пришла мысль: не Лидия ли потеряла эти вещи? Когда он пил из найденного башмака за здоровье неизвестной красавицы, которую он хотел непременно отыскать в Угличе, то в голове его составился идеал красоты. Лидия так близко подошла к этому идеалу, что Струсь, вспомнив о фате и башмаке, тотчас решил: это она, непременно она! Желая увериться в справедливости блеснувшей мысли, он спросил Лидию:

– Не потеряли ли вы чего-нибудь за городом?

Лидия удивилась такому вопросу. Когда-то, гуляя по берегу Волги, она потеряла платок. Вспомнив об этом, она отвечала Струсю:

– Я потеряла платок.

– А еще что?

– Более ничего.

– Понимаю ваше смущение, понимаю, что стыдливость мешает вам признаться в потере еще кое-чего. Я нашел обе ваши вещи, предугадал по ним вашу чудесную красоту и дал себе слово отыскать вас здесь, в Угличе. Изрядно же мы вас перепугали, сознайтесь, что, услышав о нашем приближении, вы с ужасом бежали из вашего загородного дома? Иначе вы не обронили бы той вещи, в потере которой вы стыдитесь признаться.

– Я не понимаю вас, пан.

– Не краснейте, панна! Вы не мужчина. Робость прилична красавицам. Вот ваши вещи. Я их всегда носил с собой, здесь, на груди моей. Вот ваш платок, вот башмачок с вашей прелестной ножки. Из этого башмачка я пил за ваше здоровье в виду целого лагеря и тогда уже объявил себя наперед вашим пленником.