Рефераты для дурёхи - [200]

Как этот мотив звучит у Соловьева? Он опять доводит его до очевидной нелепости:

…И всецело в некромантию

Ум и сердце погрузил,

Со стихиями надзвездными

Он в сношение вступал,

Проводил он дни над безднами

И в болотах ночевал.

Другими словами, соловьевский пророк, чтобы “погрузить ум и сердце в некромантию” поневоле должен был облазить все кладбища, потому что некромантия означает гадание по трупам. Стало быть, он выкрадывал из могил мертвецов, расчленял их трупы и гадал по ним?! Но зачем ему гадать, если он пророк будущего? Ведь пророк – уста Божии. Так у Пушкина и Лермонтова. Лермонтов нисколько не сомневается, что его пророк на самом деле несет людям “любви и правды чистые ученья”. А у Соловьева, если пророк, чтобы узнать будущее, гадает, да еще и по трупам, то какой же он пророк?! Получается, что связь Бога и пророка в современном мире (в трактовке Соловьева) теперь полностью разорвана (это разрушение связи ощутимо уже у Некрасова). Гадать – значит вопрошать будущее, узнавать его, сомневаться в правильности угаданного. У Пушкина и Лермонтова пророк наверняка знал волю Бога и нисколько не сомневался в своей миссии и правильности выбранного пути.

Соловьев “выпячивает” и усиливает смешные стороны пророка: его неприспособленность к жизни, его беспомощность и чудаковатость. Мудрено понять, для чего соловьевский пророк проводит дни (иначе, теряет время) “над безднами”. Можно только этому подивиться. Зачем пророк сидит “над безднами” (на вершинах гор или над морем, океаном, речкой?) и для чего ему понадобилось “ночевать в болотах”. У Соловьева пророк смахивает на полного идиота.

Если лермонтовский пророк, посыпав пеплом главу “из городов бежал… нищий” в пустыню, то “дивный образ” соловьевского пророка, задумчиво входящего в селение, “приводил в недоумение” “всех собак”. Что это означает? То ли что все собаки в этом селении, как и пророк будущего, тоже задумчивые и им лень лаять и бросаться на чужаков, то ли они впали в оцепенение, почувствовав необычайную лучистую энергию, исходящую от пророка будущего. Стихотворение Соловьева заставляет только гадать, и оно наводит читателя на подобные нелепые размышления в силу явно провокационного характера, который придал своему творению поэт.

Последняя строфа – полное развенчание пророка, как бы его социальная смерть в условиях бюрократического российского государства. Почему-то Соловьев даже не совладал со стихотворным размером и вместо “урганами правительства” вставил “оргбнами правительства”:

Но, оргбнами правительства

Быв без вида обретен,

Тотчас он на место жительства

По этапу водворен.

В другом своем стихотворении “Скромное пророчество” (1892) Соловьев окончательно низводит пророка к самому заурядному земному и материальному. Он перестает быть поэтом и устами Божьими. Он не выполняет ни малейшей нравственной задачи. Он ничему не учит и ни к чему не зовет. Соловьев делает пророка вестником смены времен года, то есть пророка для Соловьева, по существу, уже вовсе не существует. Пророк может предсказать все то же самое, что предсказывают обыкновенные люди, если только они находятся в здравом уме и твердой памяти:

Я в пророки возведен врагами,

На смех это дали мне прозванье,

Но пророк правдивый я пред вами,

И свершится скоро предсказанье.

Я пророчу, – слушайте, дриада!

Снег растает, и минует холод,

И земля воскреснет, солнцу рада,

И проснется лес, как прежде молод.

Я пророчу, – это между нами, —

Что гулять вы будете по саду

И впивать и носом, и глазами

Майской ночи светлую отраду.

Иначе говоря, пророки больше не нужны времени Соловьева. Человек хочет успокоиться, отдаться обыкновенной, частной жизни. Он желает любить и наслаждать природой. Он хочет жить тихо и без потрясений. “Долой пророков!” – как будто заключает Соловьев.

Итак, пушкинский пророк – библейский пророк, но он же и поэт в духе Данте, лицо которого, как думали современники Данте, опалило пламя ада. Пушкинский пророк – истинный поэт, отсекший от себя все суетное и ничтожное. Это обобщенный, вселенский, вечный образ. Так его видел Пушкин. Все биографическое, интимное, связывавшее Пушкина с темой пророка, он отодвинул прочь, замаскировал, оставил за рамками высокого и торжественного библейского стиха. Лермонтовский пророк – пророк печальный, гонимый, странный, испытавший жестокость и равнодушие людей, осознавший тщетность своего горького пророческого слова. В этом смысле пророк Лермонтова напоминает античную пророчицу Кассандру, все пророчества которой были верны, но, наказанная богами, она всегда встречала насмешки и недоверие людей. Некрасовский пророк – публицист и демократ, борец за народ и его свободу. Пророческое слово некрасовского пророка обращено против богачей и угнетателей во имя бедняков и обездоленных. Пророк у Соловьева не пророк. Библейская неистовость веры и мессианство потеряло актуальность. Потому этот пророк смешон и жалок. Может ли в наши дни возродиться пророк и станет ли поэтическое слово опять пророческим? Об этом можно только гадать, надеяться и желать.

¹ Дефо Д. Робинзон Крузо. История полковника Джека. М., 1974. Далее все ссылки на это издание в тексте, номера страниц указываются в скобках.