Редкие земли - [45]

Среди вспыхнувшего оживления Ашка, нагнувшись над столом, сказала своим: «А он, ребята, не лишен!» Ген, тоже склонившись, дополнил: «Он, между прочим, свояк нашего свояка. А вон, кстати, и сам дядька Хрящ во втором ряду стульев среди академиков-корреспондентов». Несгибаемый, неувядающий и похожий как всегда на отменно копченого кабана со сверкающей металлокерамикой постоянной улыбки ветеран, очевидно, поняв, что речь идет о нем, помахал «своим свояковским» правой рукой, содержащей немало отменно сверкающих предметов: запонки, браслет часов, два или три кольца плюс золотое перо толстой авторучки.

«Монблан», — сказал Ясно.

«Или Килиманджаро», — заметила Ашка, имея в виду белоснежную вершину свояковской головы.

«Да я про стило», — уточнил Ясно.

Маршал между тем продолжал:

«Однако, прежде чем мы начнем наш большой бизнес-диалог, давайте дослушаем предыдущего оратора».

Тут все повернулись к трибуне, на которой маялся предыдущий оратор, слегка быковатый дядька, о котором аудитория едва ли не забыла в связи с приходом редкоземельцев. Встряхнушись, тот сразу продолжил свое выступление. С трибуны понеслось:

«Мы не должны забывать о совместном героическом труде сотрудников ГУЛАГа и заключенных во время Великой Отечественной войны. Заслуга работников исправительно-трудовых учреждений состоит в том, что они сумели организовать не только производственный процесс, но и профессионально-техническое обучение, благодаря чему сотни тысяч заключенных получили рабочие специальности.

…Сегодня наша общая задача заключается в том, чтобы сберечь все лучшее, что было и есть в деятельности правоохранительных органов, сохранить благодарную память о своих предшественниках и передать ее тем, кто идет за нами».

Аудитория наградила оратора солидными благодарными аплодисментами. Ген открыл программу конференции и прочел в соответствующем параграфе: «Исправительная система в годы Великой Отечественной войны: неизвестные страницы истории, мифы и реальность, ее боевой и трудовой вклад в Великую Победу». С сообщением выступит начальник юридической школы АОП, доктор наук, генерал-майор внутренней службы Чехондатский В.И.».

Гурам, чей дед не вернулся из ГУЛАГа, внимательно следил за возвращением оратора к его креслу. После того, как тот уселся и с облегчением расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, Ясно перевел взгляд на председательствующего маршала и вопросил с неожиданно сильным грузинским акцентом:

«Это как прикажете понимать, господа-товарищи хорошие?»

Председательствующий от растерянности несколько минут молчал, потихоньку ослабляя галстук с маршальской звездой. Наконец вопросил с некоторой отрешенностью: «Что?.. Как?.. Понимать?»

Внезапно Ашка чуть ли не крикнула на весь голубенький исторический зал:

«Понимай так, что мерзавец большевистский был на трибуне!»

Потрясенное таким святотатством собрание с вылупленными зенками созерцало само себя. В своей среде они давно уже осознали, что слова «мерзавец» и «большевик» страдают невыносимым оксюморонством, что ни одному порядочному человеку не придет в голову поставить таковские словеса рядом. Не исключено, что многим показалось, будто в городе, пока сидели, произошел государственный переворот. Иным из этих, возможно, как раз из тех, кого только что хвалили, захотелось стремительно удалиться якобы под влиянием желудка, и, лишь глядя на высших иерархов РПЦ, народ стал как-то умиротворяться, полагая, что в критический момент все наиболее значимые для Родины лица попадут под благословение. Только после этого среди монстров поползло академическое возмущение: «Какое свинство!», «Просто позор!», «Хамство и наглость!».

«Все! — сказал своим Ген. — Выдвигаюсь на линию огня!»

Он резко встал, отодвинул кресло и стремительно зашагал к трибуне, демонстрируя самую что ни на есть великолепную биомеханику своего тренированного тела. Одним прыжком взлетел, подтянул повыше гибкий микрофон, прихлопнул ладонью по трибуне, изготовленной из пяти сортов отечественного дуба, заговорил сначала медленно, но постепенно увеличивая число оборотов:

«Этот генерал-майор и доктор вохровских наук сказал, что в ГУЛАГе сотни тысяч заключенных получили рабочие специальности. Отчего же вы не упомянули, дорогой советский… мм… товарищ, сколько миллионов там было стерто в лагерную пыль? Как вы смеете ставить жертв на одну доску с тюремщиками и мучителями?» После этого выкрика он отвернулся от «доктора вохровских наук», скользнул взглядом по председательствующему маршалу и только потом полностью развернулся к одному из «академиков», до сего момента вроде не привлекавшему своей деревянной физиономией никакого особого внимания. Многим в зале в этот момент показалось, что эта персона несмотря на полную невозмутимость деревянного лица как-то передернулась под взглядом президента «Таблицы-М», словно не веря, что его неожиданно идентифицировали. После этого Ген уже без всякой спешки, слово за словом, начал излагать свою позицию:

«Мы понимаем, почему нас пригласили на эту странную конференцию с ее малоадекватной повесткой дня именно сейчас. Вы хотите проверить нашу способность к компромиссу, товарищ Махтин, не так ли? Отвечаю: мы не способны ни на какой компромисс с вами, товарищ Выгодцев! Пятнадцать лет назад мы вместе с другими нашими друзьями, еще принадлежавшими тогда к комсомолу, заключили исторический контракт с властью. Нас призвали тогда спасать родину, идти в бизнес, и мы приняли этот призыв. С тех пор мы только и делали, что работали на редких землях, создавали новую, необходимую всему миру индустрию добычи, обработки и сбыта. А между тем рядом с нами происходило беспардонное нарушение исторического контракта, высылки за границу, аресты, беззаконные наезды, передел собственности, проводимые отлично вам, товарищ Бубенко, известной таинственной структурой МИО. Теперь вам кажется, что мы уже готовы к историческому предательству, товарищ Щеколдин, или как мне вас называть. Ошибаетесь! Мы никогда не склоним головы, чтобы попасть под ваше ярмо, никогда не примем вашего шантажа! Мы принадлежим к новой эре развития России и никогда не позволим развернуть наше общество вспять! Это все, что я хотел сказать. Если есть вопросы, я готов на них ответить. Если нет, мы немедленно покинем почтеннейшее собрание».