Редкие девушки Крыма - [86]

– Растрелли Бартоломео Франческо, – ответил я. Уж это знал не только от Михаила Задорнова.

– А Строгановский дворец?

– Тоже Растрелли, – ответил я наугад.

– А дворец Белосельских-Белозерских?

– Наверное, кто-то другой… Ринальди?

– Андрей Иванович Штакеншнейдер, – сказала Таня, не заглядывая в книгу, – а теперь найди что-нибудь и спроси меня.

Я нашёл Петропавловский собор, и Таня без запинки ответила:

– Доменико Трезини. Я готовилась, что ты думал.

У неё в руках появилась карта, глянцево блестящая и на сгибах слегка потёртая.

– Покажи, как поедем из аэропорта?

– Вот Московский проспект, свернём на Ленинский, Народного ополчения, а там уже рядом.

– Здорово!

– Разве? Окраинами, вдали от знаменитых мест.

– Всё равно классно, знаменитые места не убегут, доберёмся до них!..

Таня, привстав, сняла куртку. Пока мы разговаривали, самолёт тронулся, вырулил на полосу, замер. К нам подошла девушка, светлыми волосами и тёмно-синей формой напомнившая Надю Игнатович, предложила леденцы и с улыбкой велела пристегнуться. От конфет мы не отказались, свою я, по обыкновению, немедленно раскусил. Что ожидать в ближайшие минуты, оба знали: я путешествовал в Питер и обратно чуть ли не с рождения, а Таня летом долетела через Москву до Иркутска, это вам не с крыши на чердак. Когда самолёт рванул, с каждым мигом набирая скорость, вдавил нас в кресла, приподнял нос и наконец оторвался от бетона всей массой, наши руки встретились, Таня подалась ко мне, я наклонился, и она несколько раз прижалась мятными губами к моей щеке.

– Сашка! – с какими-то новыми оттенками прозвучал её голос. – Спасибо, это всё ты придумал!..

Вскоре наш подъём сгладился, стал едва заметным, как шум прибоя в тихий день. Я протянул Тане тетрадь, Таня открыла, стала читать, то улыбаясь, то хмурясь, и я, даже не глядя на страницы, понимал, где она сейчас находится. Она не отвлекалась ни на чай в термосе, ни на бездонное небо, затопившее иллюминатор, и, когда я провёл пальцем по её колену, будто не заметила.

– Интересно, вообще супер! – сказала она, дойдя до места, где меня временно, как очень надеялся, покинуло воображение. – Я не льщу тебе! – продолжала Таня. – Настоящая книга, я и забыла, что твоим почерком и вообще от руки. У них есть какие-то реальные прототипы или ты всё выдумал?

– Сами выдумались, я даже не знал, что они сделают в следующую минуту.

– И долго писал?

– Недели три, по часу-полтора в день. Очень быстро и почти не исправлял, как будто всё видел перед собой. И мне ничего не мешало, мог прерваться на полуслове, вынести мусор, почистить картошку, поужинать и дальше писать. Потом они стали очень много разговаривать, вместо действия – сплошной диалог по нескольку страниц без перерыва. Потом ушли.

– Но обещали вернуться?

– По-английски ушли. Верю, что так же и придут.

– И предки этой девочки, Насти… Бр-р-р! Тоже сами выдумались?

– Возникли на ровном месте. Может, это мой подсознательный страх вырасти в похожего родителя? Выпускаю и таким образом освобождаюсь?..

– Наверное. Знаешь, чего на мой взгляд не хватает? – спросила Таня. – Я думаю, Олег должен их увидеть. Соседи ведь, не надо подстраивать какие-то особенные обстоятельства? Настина матушка зашла познакомиться под каким-нибудь предлогом, любопытно ей, он увидел… И поразился, какая она благовоспитанная святоша, просто патока сочится изо всех пор! Знала я такую ещё в Новоозёрном, жила в соседнем доме. Дочка у неё – моя одноклассница, Ира Крупенина. Одно время Ира ходила ко мне в гости чуть ли не каждый день, ну я только рада, мы дружили. Некоторые наши домашние разговоры она слышала. Мама такая: «Танька! откуда я знаю, что тебе надеть! Полный шкаф вещей, ты мне голову морочишь! Возьми что-нибудь и свободна! И хлеба купи!..» Я иду довольная как слон, Ирка смотрит, и такая тоска в глазах… Я тогда не понимала почему. Однажды мы бесились, она спряталась за занавеской и нечаянно уронила карниз с одного конца. Как она перепугалась, чуть не до обморока! Я успокаивала, а она за меня боялась. Понятно, что не выдам, и она думала, меня будут бить.

– Мерила по своей семье.

– Точно. А когда я встречала её маму где-нибудь, – Таня усмехнулась, – халва сироповна карамелькина. И все: какая милая, какая милая… Вот такие дела. – И, помедлив, добавила: – Ещё меня поражало, вообще казалось диким, что она, живя у моря, совершенно не умела плавать, даже по-собачьи.

Мы ненадолго замолкли, обратили внимание на бутерброды и чай, да ещё стюардесса предложила изумительно вкусный сок и пирожные. Тетрадка так и оставалась у Тани, а я уже думал, как воплотить её идею. Конечно, Таня права, молодец, догадалась, такой контраст необходим. Но если сделать просто, как на выставке: вот дамочка показана одним глазами, тут же подробно – другими, – наверное, это будет грубый приём? В прошлом веке он был бы хорош, а сейчас нужен один какой-нибудь жест, звук голоса, мимолётное слово: «маслице», «водичка», – на которое Олег не обратит большого внимания, а читатель вздрогнет…

Я встретился взглядом с Таней, она подмигнула.

– Я бы хотела сказать, как представляю дальнейшее. Можно?