Рецидив - [17]

Подошли остальные. Один приспустил спереди плавки и заглянул туда. Ему не было и десяти. Все наклонились и тоже посмотрели. Самый взрослый потрогал.

Падение в траву. Потасовка.

Малыш теперь совсем голый. По течению плыла нейлоновая красно-желтая кувшинка. Он решил ее выловить.

Все побежали за ним. Крики. Паренька поймали и прижали к земле. Нравоучения. Пацан попытался вырваться. Они веселились. Удерживали парнишку ничком, раздвинув ему руки и ноги. Взрослый шлепнул его по попке и лег сверху. Смех прекратился — слышался лишь непрерывный, пронзительный визг.

Малыш умолк. Взрослый энергично ебал его в попку. Встав, стыдливо спрятал член и привел себя в порядок.

Схватил руку и ногу паренька, заняв место другого, что подполз на коленях и пристроился к малышу.

Он вставил хуй и задвигался. Казалось, он дерется в общей спальне с подушкой-змеей, подминая ее под себя и одолевая с большим трудом.

Затем его примеру последовал третий. Парнишку больше не удерживали: уткнувшись носом в траву, он огрызался.

Потом они пошли купаться. Пятый, совсем кроха, хладнокровно наблюдавший за этой сценой, теперь кусал горбушку, отвернувшись от реки. Двое неподвижно стояли посреди течения, по пояс в воде. Другие на них брызгали.

Тут что-то вроде киоска: продают авторучки, бутерброды с паштетом, сладости, спортивные журналы. Хорошее освещение.

Вокзал? В двух шагах. Входящие и выходящие останавливаются перед киоском.

Все верно. Я уже проходил там около трех, было светло, и потому не узнал это место при свете фонарей.

Я гулял по внешним бульварам. Меня манили ближние поля, где светило солнце.

Представляете себе купание 24 декабря? Разумеется, нет. Но малыши купались.

К тому же всем известно, что на окраинах больших городов расположены пригороды с брезентовыми, жестяными либо дощатыми лачугами; и обитающие там ребятишки обычно резвятся на речному берегу. Значит, я действительно подошел, предложил сигареты, мальчишки не испугались, и я этим воспользовался. Затем вернулся в город, встретил своего ровесника, мы трахались на пустыре, пока не стемнело, я выбрал гостиницу, поел паштета, запил таблетки пятью стаканами воды, заснул, проблевался.

Или, наоборот, меня снял матрос и т. д. Не знаю, что было на следующий день. Лучше не выбирать. В конце концов я расскажу правду, необязательно в последней инстанции, а лишь то, что сам предпочитаю считать истинным.

Мне не дает покоя здание под снос, я убежден, что оно в Париже.

Впрочем, его не сносили, и я не видел, как оттуда выходил пятнадцатилетний подручный. Туда вошла блядь вместе с

Ее клиентом был блондинчик, которого я пытался изнасиловать в пустом вагоне, в день забастовки.

Он прождал два часа — простительное опоздание, информацию слили дружки, с деньгами в кармане он вышел из вокзала и стал искать шлюху, уверенный, что бляди вкалывают в поте лица во время забастовок, особенно мамаши, поправляющие на панели бюджет.

Но здание сносили. В памяти все так перепуталось, что я сомневаюсь; на время отсеку подручного, он должен будет как-нибудь со всем этим увязаться.

Итак, я заметил блондинчика с девкой и рассвирепел: он отказался заняться любовью со мной, но подкатил к этой толстенной бляди. Хотя это в порядке вещей. Говнюки обнимаются, ластятся, согревают друг дружку, ему нравится, что эта шалава, эта дурья башка, которую он закадрил, впивается ногтями ему в плечо.

Перед зданием несколько башенных кранов. Самый большой, ярко-желтый, медленно поворачивается. На тросах держатся невидимые предметы. Похоже на бесшумную, бесполезную скульптуру, желтый металлический мост, плывущий по небу. Но все это для сбора мусора — превращенных в груды мусора старых зданий.

Начинается снос. Ломают сверху крышу и последний этаж, с комнатами прислуги. Трещат потолки, штукатурка отваливается и рассыпается в прах — медленно, точно снег.

Многие останавливаются и глазеют. На самом-то деле они мечтают, чтобы им на рожу упал кирпич: ведь если посчастливится стать уродом либо калекой, наступит безоблачное счастье. Не говоря уж о надежде погибнуть.

Здание рушится понемногу, аккуратно и равномерно, будто набор грязных кубиков.

В едином порыве люди подходят и опрокидывают забор, отделяющий их от стройплощадки.

Обваливается часть стены. Здание приоткрывается, словно в анатомическом разрезе. Эта стена погребла под собой не так уж много народу: лишь тех, кто хитростью пробрался сквозь толпу и задрал нос в нужный момент.

Толпа. Она раздосадована, нервничает, повышает тон, ропщет, ей надоело ждать на холодном ветру.

Работа методично продолжается. Одному зеваке вздумалось лечь на тротуар: его тотчас затоптали до смерти. Другие последовали его примеру, но людям это показалось нечестным, и они сторонятся тех, что сами напрашиваются на пинки.

Слышны крики, новый рывок к зданию, негодующие зрители идут на штурм, вооружаются кирпичами и ломами, срывают двери с петель, пробивают бреши и проламывают потолки. Это их немного успокаивает.

Вдруг один из тех, что влезли на самый верх, бросается вниз. Воодушевленная толпа прыгает вслед за ним и разбивается о тротуар. Пара скептиков, зачем-то поднявшихся вместе со всеми, по-прежнему остается наверху, а потом начинает увиливать. Когда снизу доносятся радостные возгласы, им становится стыдно, и они тоже спрыгивают.