Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - [33]

Да, с алжирской гильотиной было труднее, и иногда голова выскальзывала у меня из рук. Но с гильотиной Константина голова оставалась у меня в руках. Значит, когда лезвие упало, голову я держал в руках. Я обходил гильотину слева, перешагивая через упорную стойку, и клал голову в корзину. И потом я поднимал лезвие веревкой для второго, если был второй. Это задача помощников пойти за вторым, третьим, четвертым… А я в это время должен был поднимать бабку. Для этого — она весит около сорока килограмм — мне нужно время, скажем, пятнадцать секунд. Но помощники, которых нанял отец, Сельс и Баро — я напрасно говорил им не слишком торопиться — они действовали слишком быстро. Второй приговоренный подходил, когда я еще не поставил лезвие на место. У меня не было времени.

И поэтому однажды, чтобы вышло быстрее, чтобы попасть в их темп, я бросил голову в корзину с двух метров. Корзина изнутри обшита жестью. Голова, весящая от четырех до шести килограмм, создает страшный шум, буумм!.. падая на жесть, на цинковое дно корзины. Это создает шум! На присутствующих это произвело впечатление. Моему отцу это не понравилось. Он мне сказал: «Прекрати это! Так не делают. Ты что, в баскетбол играешь? Тут представитель военного трибунала и адвокаты. И пусть это осужденный, все-таки надо иметь уважение. Хотя бы минимум! Берешь голову и кладешь ее в корзину, и все». А я ему сказал: «Но вы действуете так быстро. Я не успеваю!» Это была правда, я не успевал пойти положить голову в корзину и поднять нож.

На свидетельстве о приведении приговора в исполнение прокурор отмечает: казнь длилась две секунды, три секунды… Но внимание, две, три секунды… это у подножия скамьи. Они шли за заключенным, на это тратилось десять секунд. Как я за восемь-десять секунд могу отнести голову в корзину и поднять груз?

Но они продолжали действовать все так же быстро. Тогда я сказал отцу: «Скажи им действовать помедленнее. Не надо им приводить осужденного в тот момент, когда я поднимаю груз! Скажи помощникам, чтобы они оставили мне время поднять лезвие, прежде чем идти за следующим, иначе я впадаю в панику!» И затем он дал указание двум помощникам приводить заключенных не раньше чем я подам им знак. И все шло без происшествий.

«Недорубленные» головы

Когда Берже был главным экзекутором, а отец первым помощником, «фотографом» был некто Каррье. Во времена Каррье не раз бывали неудачные казни. Или это было намеренно, и тогда это серьезно — я предпочитаю в это не верить, — или он не тянул голову правильно, как надо. Или же он боялся пораниться. Да, может быть, он боялся. Боялся падения лезвия. Боялся того, что лезвие откусит ему пальцы. «Фотограф» не должен бояться лезвия.[34] Не надо думать о лезвии.

Просто сильно тянуть. Ты знаешь, что лезвие пройдет в нескольких сантиметрах! Но нужно положить кисти позади ушей, в противном случае тебе отрежет фаланги! А еще не класть большие пальцы сверху, потому что есть выступ бабы на восемь сантиметров; тут большие пальцы будут раздавлены. Да, может быть, Каррье боялся. Иногда казнь длилась пятнадцать секунд, двадцать секунд. Он плохо держал голову. Иногда случалось, что головы были плохо отрублены. Так вот, все эти неполадки досаждали отцу, и мы задавались вопросом. Мы не понимали почему. По моему мнению, он плохо держал голову. Он говорил, что это не его вина. Мы стали искать причину. Отец пригласил инженера, работавшего в системе государственного имущества. Может быть, это ролики? Проверили ролики бабки, чтобы люфт был меньше. Это были не ролики. Проверили балки. Даже переделали балки. Инженер сказал, что это могло происходить из-за режущей кромки лезвия. Его наточили. Инженеры и рабочие госимущества собрали и разобрали гильотину. После ее проверки в действии они не нашли ничего анормального. Но, несмотря на это, неполадки продолжались. Невозможно! Действительно, мы ничего не понимали.

Последняя казнь Каррье была 14 августа 1957 года, двойная казнь в Константине. А потом с ним случилось это происшествие. На его «мерседесе». Убит на месте. После смерти Каррье отец назначил Эрнеста Лоти, своего аудитора. А Каррье в роли «фотографа» сменил Риера. И неполадки продолжались. Да, 9 октября 1957 года на тройной казни в Алжире с Риера в роли «фотографа»: неполадка. Плохо отрублено. И так же на следующий день, 10 октября 1957 года, на второй тройной казни. То есть так со старой моделью у нас четыре, пять раз случались неполадки! Голова, отрезанная наполовину. Много раз лезвие не отрезало шею полностью, и нам приходилось частично поднимать лезвие и заканчивать вручную. Оставался кусок мускулов! Голова висит с одной стороны, тело с другой. Лезвие не отрезало чисто. Чем больше у него скорости, тем лучше оно режет. А тут, фу… Пришлось заканчивать ножом. Сначала мы пользовались ручной бритвой, но это было опасно. В спешке мы могли пораниться. Потом мы стали пользоваться большим ножом мясника, он лежал в тазу. Это было быстрее. Да, мой отец настолько боялся, что казнь будет испорчена, что в тазу лежал нож. Но в принципе мы им никогда не пользовались. Мы казнили шестьдесят одного, когда я был «фотографом», и все без задоринки. Мы им не пользовались. Но с теми затруднениями при Каррье и особенно при Риера, с этими плохо отрезанными головами мы вправду четыре, пять раз были вынуждены поднять бабу и закончить дело ножом. Это было своеобразное зрелище, и люди, стоявшие вокруг гильотины, с трудом скрывали свои эмоции. Тогда после разборки гильотины мы пили кофе и ром, и никто не говорил ни слова. У людей перехватило горло, а лица были словно у трупов.