Речи палача. Сенсационные откровения французского экзекутора - [21]

Двадцатого июня 1957 г. в Алжире нужно было казнить восьмерых осужденных. Отец решил осуществить четыре казни двадцатого и четыре двадцать второго. Так же и 9 октября 1957, три в тот день и три — на следующий, 10 октября, в Алжире. В Константине, три казни 29 апреля 1958 и три 30 апреля. То есть когда было шесть осужденных, мы казнили троих в один день, а еще троих на следующий. Сборка-разборка гильотины… таким образом нам дважды за нее платили. Но главное — отец хотел повидать семью, друзей в Оране или в Константине. Мы оставались еще на один день. Самолет и экипаж ждали нас…

В книгах о палачах говорят, что палач был пария и что он писал королевскому прокурору, умоляя о небольшой прибавке к зарплате. Это отец делал. Но это было скорее формально, это входило в правила игры. Мы не нуждались в этом, чтобы жить. У меня есть письмо отца к прокурору, в котором он просит повысить зарплату. Он там пишет, господин прокурор… чтобы дать средства на пропитание моей скромной семьи… повышение зарплаты… времена тяжелые… и все такое.

Когда отец написал это письмо, я ему сказал: «Ну ты и раздул дело!» И правда, подумать только, генеральный прокурор имел зарплату чиновника, а мы с нашим баром зарабатывали в два или в три раза больше. И мы просим о прибавке! Разумеется, у нас не было профсоюза, который бы нас защищал! Профсоюза экзекуторов Франции и Алжира! Мы были бы последними клоунами, если бы вступили в профсоюз. В Общую конфедерацию трудящихся, почему бы нет? На эту тему один охранник рассказывал мне, что после жалобы, поданной одним приговоренным к смертной казни, считавшим, что его адвокат плохо его защищал, адвокат сказал ему: «Вам остается только в профсоюз вступить!» Остроумно, ничего не скажешь. Так вот, по поводу того повышения зарплаты я сказал отцу: не надо валять дурака. Подумать только, у Жюстена Доде был бар, а вместе с братьями он владел самой большой зеркальной мастерской в Алжире. Что у Каррье было два ночных клуба. И что все остальные помощники являлись владельцами баров. Нет, по правде, не стоило ждать прибавки. Мы только «умоляли» о ней. Как сказал кто-то, мы лили «кошачьи» слезы.

Так вот, по этой причине я сомневаюсь в том, о чем свидетельствуют некоторые историки, говоря, что экзекутору деньги кидали под стол. Да, я где-то читал, что жалованье «палача» бросали ему под стол в знак презрения. Или что из-за своей профессии он умирал с голоду. Это же глупости. Читатели, прочтя это, сочтут нас нищими. Но мы не были босяками. Экзекутор занимает эту должность, если он того хочет. Никто не заставляет его работать по этой профессии. Я, например, если мне бросят три франка, если мне бросят мой заработок, как отбросу общества, я так далеко пошлю этого прокурора! Я вам не лакей! Я это дело брошу, а у прокурора больше никаких казней. Я уйду, он за мной следом побежит! Я не знаю, как жили экзекуторы во Франции, но я сомневаюсь в правдивости этих историй.

Когда я вместо отца ходил подписывать наши служебные ведомости к генеральному прокурору Мушану, я одевался скромно. Я старался не надевать своих ботинок, сшитых по мерке у Капо, или кольца с бриллиантом в один карат. Это было бы неудобно. Да уж, у прокурора была не блестящая зарплата, во всяком случае, не соотносящаяся с его высоким положением. Это мое мнение. Так вот, после той истории с письмом о прибавке, помню, прокурор сказал: «Вы просите прибавки? Но господин Мейссонье, смотрите, у меня больше трех сотен прошений от лиц, желающих стать экзекуторами. Бывшие военные, жандармы в отставке… И они предлагают свои кандидатуры бесплатно, ради Правосудия. Разумеется, я не буду нанимать кого-то бесплатно, и я могу повысить вам жалованье, но не могу все же его удвоить или утроить. Это от меня не зависит!» И самое смешное в том, что в письме отец написал: «для пропитания моей семьи»… в то время как на самом деле, если бы ему сказали: «Мы вам не поднимем зарплату, и даже мы больше совсем не будем вам платить», он бы продолжил этим заниматься. Да, отец продолжил бы этим заниматься, потому что он гордился своими обязанностями. И он исполнял их наилучшим образом. К нему всегда все хорошо относились. Кроме осужденных! Он любил свою работу, и хотя любил также посмеяться, он ни в коем случае не валял дурака с гильотиной. Да, я уверен, что отец согласился бы продолжать исполнять свои обязанности без оплаты. Если бы какой-нибудь журналист предложил отцу сфотографировать казнь и поделить миллионы, отец никогда бы не согласился. Я же, будучи серьезен в своей профессии, был более реалистом. У меня возникала идея сфотографировать казнь, но отец не захотел. Мне следовало ослушаться отца и сделать снимки казни. Сейчас это были бы исторические свидетельства исключительной ценности.

Что касается зарплаты, я был удивлен тем, как все происходило в Англии. По делам своего музея я ездил в Лондон. Я купил веревку, на которой вешали, и многие другие предметы, среди которых паспорт Пьерпойнта.[22] По словам одного английского антиквара, с которым я встречался, Пьерпойнт, английский главный экзекутор, был довольно богат. Он владел двумя пабами, к нему хорошо относились журналисты и население. Я встречался с Сидом Дернли, помощником Пьерпойнта, очень симпатичным человеком. Он должен был приехать ко мне в Фонтэн, но, к несчастью, умер в 1994. Он объяснил мне, какой была жизнь их экзекуторов, — не имевшая ничего общего с нашей. Так я узнал, что экзекутор в Лондоне не получал зарплаты. Я-то думал, что им платили помесячно, как нам. Так нет! Им платили за каждую казнь. Всего несколько фунтов стерлингов, мало до смешного! В 1988 или 1989, после того, как со мной связался друг Пьерпойнта, я поехал в Лондон. Нас должны были показывать по телевидению в сюжете о смертной казни. В последний момент Пьерпойнт стал отказываться от участия в передаче. Он требовал, чтобы ему заплати ш вперед, а особенно обозлился, когда его заставили ждать. Нужно сказать, что с возрастом Пьерпойнт становился все скупее. Он считал себя звездой. Он дошел до того, что требовал 10 фунтов за автограф! А самое смешное — в том, что он уволился с должности экзекутора, потому что в ходе казни, в последний момент, в последнюю минуту осужденного помиловали. И раз осужденный был помилован, они ему вообще ничего не заплатили. Он рассердился, потому что его побеспокоили без дела! Он уволился. Это погано выглядит. Он очерняет профессию. Да, бесчестит профессию. По-моему, это бесчеловечно — увольняться по такому поводу. Не знаю, я бы не уволился. Про того парня я бы сказал, вот здорово, ему повезло, он спасся. Как говорят, Inch Allah!