Речи о религии к образованным людям, ее презирающим. Монологи - [16]

Вы, без сомнения, знакомы с историей человеческих заблуждений и изучали различные строения религиозного учения, начиная с бессмысленных басен диких народов вплоть до самого утонченного деизма, от грубых суеверий человеческих жертвоприношений до тех плохо сшитых обрывков метафизики и морали, которые теперь зовутся очищенным христианством; и вы нашли, что все они нелепы и противоречат разуму. Я далек от желания противоречить вам в этом. Напротив, если вы откровенно полагаете, что самые развитые религиозные системы обладают этими качествами не менее, чем самые грубые; если вы только убеждены, что божественное не может лежать в ряду, который с обеих сторон заканчивается пошлым и презренным, – то я охотно избавлю вас от труда более точной оценки всех звеньев, лежащих в промежутке между этими конечными точками. Пусть все они представляются вам переходами и приближениями к концу, причем каждое выходит из рук своей эпохи все более блестящим и отточенным, вплоть до того совершенства, с которым это искусство в наш век творит свои игрушечные создания. Но это совершенствование вероучений и систем часто было чем угодно, только не совершенствованием религии; и нередко первое двигалось вперед без малейшего соучастия второго. Я не могу без досады говорить об этом; ибо всякого, кому доступно все, проистекающее из глубины души, и кто серьезно озабочен развитием и выявлением всех сторон человека, должно приводить в отчаяние, что высокая и прекрасная сущность религии часто бывала удаляема от своего назначения и, лишенная свободы, пребывала в низком рабстве у схоластического и метафизического духа варварских и холодных эпох. Ведь что такое эти системы вероучения, рассматриваемые сами по себе, как не искусственные создания счисляющего рассудка, в которых каждая отдельная черта имеет смысл лишь во взаимном ограничении? Или они кажутся вам чем-либо иным, эти анализы природы непостижимого существа, в которых все сводится к холодному аргументированию, и даже высшее может быть обсуждаемо лишь в тоне обычного школьного спора? Но ведь поистине – я апеллирую к вашему собственному чувству – не таков характер религии. Итак, если вы сосредоточились лишь на религиозных догматах и мнениях, то вы еще совсем не знаете самой религии, и то, что вы презираете, не есть она сама. Но почему же вы не проникли глубже, к тому, что есть внутренняя сторона этой внешности? Я изумляюсь вашему добровольному неведению, благодушные исследователи, и слишком спокойной нетребовательности, с которой вы остаетесь при том, что прежде всего было вам показано. Почему вы не исследуете самой религиозной жизни и в особенности те благочестивые подъятия духа, в которых все иные известные вам деятельности оттеснены или почти устранены, и вся душа растворяется в непосредственном чувстве бесконечного и вечного и своего общения с ним? Ведь в такие мгновения непосредственно и наглядно проявляется то умонастроение, которое, по вашим словам, вы презираете. Лишь кто наблюдал и истинно познал человека в этих душевных движениях, может узнать религию и в упомянутых внешних ее выражениях; и тогда он увидит в них нечто иное, чем вы. Ибо, конечно, в последних всюду находится в связанном состоянии нечто от этого духовного содержания, без которого они совсем не могли бы возникнуть; но кто не умеет освободить его, тот – как бы тонко он ни анализировал их и как бы точно ни исследовал – будет иметь перед собой лишь мертвую, холодную массу. Наставление же это – искать скорее в рассеянных и по внешности неразвитых элементах ваш предмет, которого вы не могли найти в развитых и законченных явлениях, – это наставление не может ведь показаться вам странным, так как все вы более или менее заняты философией и осведомлены в ее судьбах. Хотя в ней дело должно было бы обстоять совсем иначе, и она по природе должна стремиться развиваться в замкнутой связи, так как лишь через созерцаемую полноту оправдывается всякое своеобразное познание и обеспечивается его сообщение другим, но все же вы в ее области часто должны идти этим же путем. Вспомните лишь, сколь немногие из тех, кто на собственном пути проникли внутрь природы и духа и созерцали их взаимное отношение и внутреннюю гармонию, – сколь немногие из них все же сразу установили систему своего знания; напротив, почти все сообщили свои открытия в более нежной, хотя и более хрупкой форме. И когда вы, наоборот, смотрите на системы во всех школах и видите, как часто они суть только приют и убежище мертвой буквы, так как именно – за редкими исключениями – самотворящий дух высокого размышления слишком бегл и слишком свободен для строгих форм, на которые больше всего возлагают надежды те, кто любят воспринимать и запечатлевать в себе чужое, – не воскликнете ли вы, когда кто-либо, не отличая этих изготовителей обширных зданий философии от самостоятельно философствующих, захочет ознакомиться через них с духом исследования, – не воскликнете ли вы ему в поучение: «Берегись, друг! Не попади только к тем, кто идет по чужим стопам, собирает чужое и останавливается на том, что дал другой. Ибо у них ты не найдешь духа их искусства; ты должен идти к творцам, на которых он наверное почиет». И вот, к тому же должен я здесь призвать вас, ищущих религии, в которой тем более должно иметь место то же самое, так как она по всему своему существу настолько же далека от всего систематического, насколько философия по своей природе склонна к нему. Сообразите также, кому мы обязаны этими искусными построениями, над изменчивостью которых вы насмехаетесь, нестройность которых вас оскорбляет и несоответствие которых их мелочной тенденции вам почти смешно? Героям ли религии? Назовите же среди всех, кто принес нам какое-либо новое откровение или хотя бы утверждает, что принес таковое, – начиная с того, кому впервые предносился образ царствия Божия – что, конечно, скорее всего иного могло бы привести в области религии к системе – и кончая последними мистиками или мечтателями, как вы обычно называете их, в которых, быть может, еще блестит исконный луч внутреннего света, – а ведь вы не потребуете от меня, чтобы я причислил к ним тех богословов буквы, которые верят, что спасение мира и свет мудрости можно найти в новом одеянии их формул или в новых оборотах их искусных доказательств, – назовите мне среди них хоть одного, кто считал бы стоящим заниматься такой сизифовой работой! Нет, лишь в отдельные мгновения, при разряжении небесных чувств, когда священный огонь должен излиться из переполненной души, раздается могучий гром их речи, возвещающий, что через них говорит Божество. Совершенно так же понятие и слово есть, конечно, необходимое и неотделимое от внутреннего содержания выявление и, как таковое, понятно именно лишь через свое внутреннее содержание и вместе с ним. А еще сочетать учение с учением – это они делают лишь при случае, когда нужно устранить недоразумения или вскрыть пустую видимость; а ведь только из таких сочетаний многих учений постепенно складываются эти системы. Поэтому вы не должны останавливаться с самого начала на том, что есть лишь повторенный и часто измененный отголосок такого первоначального звука; вы должны перенестись внутрь благочестивой души и постараться понять ее воодушевление; в момент самого действия вы должны воспринять это созидание тепла и света в душе, отдающейся вселенной; иначе вы ничего не узнаете о религии и уподобитесь тому, кто слишком поздно подносит горючий материал к огню, высеченному сталью из камня, и находит лишь холодную, ничтожную частицу металла, которая уже ничего не может зажечь.