Речь без повода... или Колонки редактора - [43]
И все же, ей-Богу, это не худшее место на земле. Родные наши болота куда страшнее и опасней.
В джунглях побеждает сильный, умный и ловкий. Дома — «начинают и выигрывают серые».
Мне кажется, достойней погибнуть от львиных зубов, чем от гнуса.
Да и не видели мы, чтобы так уж здесь все погибали.
Недавно в Форест-Хиллсе прогорел ликерный магазин. Все его знали. Угол 108-й и 63-й. Между баром и кондитерской.
Прогорел, закрылся, нет его… Пустые витрины…
Месяц назад встречаю бывшего хозяина. Вылезает из красной спортивной машины. Веселый такой…
— Как дела? — спрашиваю.
— Файн, — отвечает, — устроился менеджером в супермаркет. Зарплата приличная и хлопот никаких.
— Все же обидно, — говорю.
— Ничего, — отвечает бывший хозяин, — я принял меры. Сменил машину, квартиру и работу… Может быть, скоро займусь недвижимостью…
И вчерашний банкрот уверенно зашагал по своим делам…
А мы — вернемся к прерванному разговору.
Итак, газета стала капиталистическим предприятием. Пишущие машинки и калькуляторы заработали в унисон.
Мы опубликовали больше тысячи газетных статей. Видимо, были среди них глубокие и поверхностные, талантливые и заурядные, умные и легкомысленные.
Ширился поток читательской корреспонденции. Ощущение контакта с публикой внушало чувство бодрости и надежды.
Все, казалось бы, шло хорошо.
И тут возникли неожиданные сложности. Началось —
В Ленинграде я считался на удивление покладистым человеком. Со всеми был в приличных отношениях.
С кем только не довелось мне работать и общаться! Мерзавца Воеводина знавал. С погромщиком Утехиным беседовал. Стукача Воскобойникова хорошо помню. В КГБ таскали раз пятнадцать… В общем, насмотрелся.
Однако персональных врагов у меня не было. С государством были натянутые отношения, это правда. А с людьми — вполне приличные.
Когда я уезжал, в аэропорту собралось человек пятьдесят. Разные были люди. Был знакомый директор музея — партийный товарищ. Был тот же стукач Воскобойников. (Может, по заданию, а может, и от души.) Кроме того, литературная публика. Отставные спортсмены. Двое бывших одноклассников. Короче, самый разный народ. И ничего, обошлось без скандала. Руками махали. Кто-то даже поплакал немного…
Затем я приехал в Америку. Сначала все было хорошо. Пока я год лежал на диване. Затем появился «Новый американец». И началось…
Один дружок стихи прислал. На тему себя. Довольно посредственные. Пришлось вернуть.
Дружок обиделся, пишет:
— Говорят, ты продался богатым евреям!
(Больно я им нужен!)
Короче, рассердился мой приятель. И зря. Не могу я опубликовать его стихи. Даже если бы хотел. Потому что у нас — демократия.
Мне самому редколлегия четыре заметки вернула. Мне — главному редактору! Я сам эту демократию иногда проклинаю. Но отменить ее — выше моих сил…
Одному рукопись вернул. Другому. Третьему.
Тут поднялся невероятный шум:
«Не то пишешь! Не того хвалишь! И уж конечно — не того ругаешь!»
Одни кричат:
— Сионист! Правоверным евреем заделался!
Другие — наоборот:
— Черносотенец! Юдофоб! Любимый ученик Геббельса!
Что же произошло?! Неужели все разом с ума посходили?!
Когда-то, в Союзе, мы были очень похожи. Мы даже назывались одинаково — идейно чуждыми.
Нас сплачивали общие проблемы. Общие тяготы и горести. Общее неприятие тоталитарного режима.
На этом фоне различия были едва заметны. Они не имели существенного значения.
Не стукач — уже хорошо. Уже большое достижение…
Теперь мы все очень разные. Под нашими мятежными бородами обнаружились самые разные лица.
Есть среди нас либералы. Есть демократы. Сторонники монархии. Правоверные евреи. Славянофилы и западники. Есть, говорят, в Техасе даже один марксист…
Казалось бы, что тут страшного. На то и свобода печати. Выражай свое мнение. Доказывай. Спорь.
Казалось бы, да здравствует свобода печати! Да здравствует свобода мнений!
С одной небольшой поправкой — для тех, чье мнение я разделяю!
А как быть с теми, чье мнение я не разделяю? Их-то куда? В Филадельфию, на сто первый километр!?..
Один беспризорный рембрандт карикатуру тиснул. Вон как расстарался.
Ему (что показательно) вторит редактор советского журнала «Звезда».
Мы опубликовали несколько спорных материалов. Однако дискуссии не получилось. Получились обиды и ругань.
Шум поднялся на все Зарубежье. Письма… Телефонные звонки… Старый друг Марамзин накричал из Парижа…
Дома нам внушали единственно правильное учение. Дома был обком, который все знал. А здесь?!
Читатель не малолетний ребенок. Он хочет получать разностороннюю информацию. Он достаточно умен, чтобы принимать самостоятельные решения. Делать самостоятельные выводы.
Убежденность в своей правоте доказательством не является. Ленин искренне верил, что кухарка может управлять государством. Вон что из этого получилось!
Только в свободной дискуссии рождается истина. Такие банальные вещи даже стыдно повторять…
Мы уехали, пытаясь реализовать свои человеческие права. Право на творчество. Право на материальный достаток. И в том числе — священное право быть неправым. Право на идейное заблуждение.
В Союзе тех, кто был неправ, — убивали. Ссылали в лагеря. Выгоняли с работы. Единственно верное учение не терпело критики.
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
Сергей Довлатов — один из наиболее популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы и записные книжки переве дены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. «Заповедник», «Зона», «Иностранка», «Наши», «Чемодан» — эти и другие удивительно смешные и пронзительно печальные довлатовские вещи давно стали классикой. «Отморозил пальцы ног и уши головы», «выпил накануне — ощущение, как будто проглотил заячью шапку с ушами», «алкоголизм излечим — пьянство — нет» — шутки Довлатова запоминаешь сразу и на всю жизнь, а книги перечитываешь десятки раз.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Двенадцать глав «Наших» создавались Довлатовым в начале 1980-х годов как самостоятельные рассказы. Герои — реальные люди, отсюда и один из вариантов названия будущей книги — «Семейный альбом», в которой звучит «негромкая музыка здравого смысла» (И. Бродский), помогающая нам сохранять достоинство в самых невероятных жизненных ситуациях.
Сергей Довлатов родился в эвакуации и умер в эмиграции. Как писатель он сложился в Ленинграде, но успех к нему пришел в Америке, где он жил с 1979 года. Его художественная мысль при видимой парадоксальности, обоснованной жизненным опытом, проста и благородна: рассказать, как странно живут люди — то печально смеясь, то смешно печалясь. В его книгах нет праведников, потому что нет в них и злодеев. Писатель знает: и рай, и ад — внутри нас самих. Верил Довлатов в одно — в «улыбку разума». Эта достойная, сдержанная позиция принесла Сергею Довлатову в конце второго тысячелетия повсеместную известность.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Сначала мы живем. Затем мы умираем. А что потом, неужели все по новой? А что, если у нас не одна попытка прожить жизнь, а десять тысяч? Десять тысяч попыток, чтобы понять, как же на самом деле жить правильно, постичь мудрость и стать совершенством. У Майло уже было 9995 шансов, и осталось всего пять, чтобы заслужить свое место в бесконечности вселенной. Но все, чего хочет Майло, – навсегда упасть в объятия Смерти (соблазнительной и длинноволосой). Или Сюзи, как он ее называет. Представляете, Смерть является причиной для жизни? И у Майло получится добиться своего, если он разгадает великую космическую головоломку.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящая книга целиком посвящена будням современной венгерской Народной армии. В романе «Особенный год» автор рассказывает о событиях одного года из жизни стрелковой роты, повествует о том, как формируются характеры солдат, как складывается коллектив. Повседневный ратный труд небольшого, но сплоченного воинского коллектива предстает перед читателем нелегким, но важным и полезным. И. Уйвари, сам опытный офицер-воспитатель, со знанием дела пишет о жизни и службе венгерских воинов, показывает суровую романтику армейских будней. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Боги катаются на лыжах, пришельцы работают в бизнес-центрах, а люди ищут потерянный рай — в офисах, похожих на пещеры с сокровищами, в космосе или просто в своих снах. В мире рассказов Саши Щипина правду сложно отделить от вымысла, но сказочные декорации часто скрывают за собой печальную реальность. Герои Щипина продолжают верить в чудо — пусть даже в собственных глазах они выглядят полными идиотами.
Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве. Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
«Голубь с зеленым горошком» — это роман, сочетающий в себе разнообразие жанров. Любовь и приключения, история и искусство, Париж и великолепная Мадейра. Одна случайно забытая в женевском аэропорту книга, которая объединит две совершенно разные жизни……Май 2010 года. Раннее утро. Музей современного искусства, Париж. Заспанная охрана в недоумении смотрит на стену, на которой покоятся пять пустых рам. В этот момент по бульвару Сен-Жермен спокойно идет человек с картиной Пабло Пикассо под курткой. У него свой четкий план, но судьба внесет свои коррективы.