Ребята с улицы Никольской - [60]

— Был такой страшный грех: имел Рюхов к нам отношение, — хитро ответил Леня и рассказал Ершову и Самсону Николаевичу о гастролях бригады «Синей блузы» в пивной «Венеция».

— Теперь ясно, почему Рюхов испугался! — воскликнул Самсон Николаевич. — Ясно, почему душа у мошенника ушла в пятки: разорители пожаловали. А скорую гибель концессии он правильно пророчит: трещит концессия по всем швам…

Начало нашей постановки назначили на четыре часа, но уже к часу дня у нас все было готово.

— Попитаемся! — распорядился Юрий Михеевич, поправляя на блузе голубой бант. — Где ответственный за еду? — И шутливо добавил: — А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!

«Ответственный за еду» Лида Русина быстро расстелила на столе, который водрузили в «избе красных дьяволят», скатерку и выложила на нее содержимое корзины.

— Здорово! — воскликнул сияющий Петя Петрин. — Сколько вкусных вещей… Предлагаю назвать этот завтрак: полдник в цехе. Кто «за»? Единогласно. Налетай, ребятушки!

«После полдника в цехе» подобревший Юрий Михеевич разрешил студийцам пойти осмотреть поселок.

— Но предупреждаю, без шалостей и без опозданий.

Галина Михайловна с девочками пошла знакомиться с местной школой, а Глеб, Леня и я направились в гости к Игнату Дмитриевичу. Только Юрий Михеевич задержался в цехе.

— И не уговаривайте! Бесполезно! — ворчал старый актер в ответ на наши приглашения. — Никуда я сейчас не тронусь. Мне нужно собраться с мыслями: ведь перед спектаклем придется сказать вступительное слово…

Игнат Дмитриевич жил в низеньком бревенчатом, побуревшем от времени доме с тусклыми зелеными стеклами. Но внутри дом не выглядел дряхлым: стены были оклеены обоями, потолок чисто выбелен, пол застлан половиками, скамьи и стол выкрашены в темно-коричневый цвет.

— Заходите, дорогие гости, заходите! — говорил, приветливо улыбаясь в бороду, хозяин. — Давно жду… Чего это Юрия Михеевича нет с вами? Одежку-то скидывайте…

— Юрий Михеевич, дедушка, занят, — с важностью пояснил Глеб. — Остался к вступительному слову готовиться.

— Понятно, — покрутил головой Игнат Дмитриевич. — В одиночестве предпочитает быть. А мои вон бабоньки к Терехе подались, нафрантиться на спектакль желают: зеркало огромное у Терехи есть, рядом Терехина-то изба… Значит, Юрий Михеевич в одиночестве репетирует. Ну, ему видней. Юрий Михеевич — человек ученый…

Стукнула дверь, и в красной рубахе без полушубка появился Тереха.

— Ну их, этих баб! — заявил он сердито брату. — Шум, визг, хохот дурацкий, хоть в прорубь ныряй!

Минут через десять Глеб, Леня и я угощались свежими ватрушками. Наши уверения, что мы недавно позавтракали, не помогли. Игнат Дмитриевич и Тереха посадили нас за большой стол и сказали, что не выпустят, пока блюдо не останется пустым.

— Я, конечно, пенсию по болезни имею, — говорил Игнат Дмитриевич, подкладывая нам шаньги. — Тереха в поселковом Совете — писарем, государственное жалованье получает, но и в других избах, побей меня бог, хоть и забастовка нынче идет, голодухи особой нет. Помогают советские профсоюзы с концессией сражаться…

* * *

Стачечный комитет выставлял перед концессионерами два условия: во-первых, чтобы они выдали заработанные деньги, а сверх того оплатили еще и вынужденные пропуски; во-вторых, снабдили рабочих новой спецодеждой.

— Договор скоро кончается, — пояснил через Альберта Яковлевича заграничный представитель, — и выбрасывать на ветер капитал никто не собирается.

— И не надо! Обойдемся! — твердо произнес Ершов.

— Зачем же эти деньги вы требуете теперь, да еще и спецодежду?

— Требуем потому, что договор, заключенный с Советским Союзом, в силе. Вы обязаны выполнять договор.

— В договоре ни слова не записано о забастовках, — начал выходить из себя иностранец.

— Удовлетворите законные требования рабочих Северного, и забастовка прекратится.

Особенно не нравились представителям акционерного общества пикеты около цехов.

— Оборудование на заводе наше! — возмущались они. — А теперь его нам ни осмотреть, ни проверить не разрешают.

— Осматривать разрешаем, — отвечали в стачечном комитете…

Обратно Глеб повел нас по другим проулкам и улочкам (поселок ему был знаком как свои пять пальцев), пояснив, что здесь путь короче. Но оказалось наоборот, и в цех мы прибежали чуть ли не секунда в секунду. Юрий Михеевич, увидев нас, извлек из широкого кармана бархатной блузы старинные кондукторские часы, сердито взглянул на них, потом на нас, недовольно покачал головой, но ничего не сказал. Сцена была уже закрыта темным ситцевым занавесом.

— Леня, — распорядился старый актер, спрятав часы, — проверьте всю бутафорию, включение и выключение электричества, шумовые эффекты, — и, повернувшись ко мне, добавил с дрожью в голосе: — Я так волнуюсь сегодня, так волнуюсь. Прошу тебя, Георгий, внимательно следи по тексту…

Гримироваться я устроился рядом с Гертой. У нее было удобное зеркальце, подаренное ей ко дню рождения Евгением Анатольевичем.

— Знаешь, Гошка, что Галина Михайловна придумала? — спросила Герта, подрисовывая себе бровь.

— Странный вопрос, — ответил я. — Ты ведь знаешь, что нет… Расскажи.

Побывав с девочками в маленькой тесной школе Северного завода, Галина Михайловна по-настоящему расстроилась.