Ребята с нашего двора - [46]

Вздымая пыль, как самосвал на деревенской дороге, Сережка пронесся по чердаку, нашел окно, распахнул, выбрался на крышу…

Тут его ждал новый сюрприз.

За кирпичной трубой, схоронившись от ветра, загорали на разостланной одежке Клавка, Митенька и подруга Вера.

Да, и Вера была здесь.

— Ты откуда?!.

— Присаживайся, — сказала Вера. — Отрегулируй дыхание.

Сережка нашел взглядом окно Вериной квартиры, увидел карнизик на стене. Долго пялился на него, уже все понимая и не соглашаясь поверить…

— Ты… совсем чокнулась?!. Зачем лезла?!

Девчонка Клавка, вертя на пальчике локон, объяснила:

— У нас мячик выронился, мы хотели достать… Митя, подвинься, мне неудобно! Недотепа какой!

Митенька отодвинулся без спора. Он был притихший, непохожий на себя, с тусклыми глазами. А девчонка Клавка наоборот — вела себя независимо.

— Всех бы вас здоровенной палкой!.. — сказал Сережка.

— Теперь шуметь незачем, — усмехнулась Вера.

* * *

На дворе было по-прежнему сонно, безмятежно. Как лодки в тихой гавани, покачивались коляски с младенцами. А две шерстяные собачонки играли с нейлоновым мячом.

— Митя, забери у них! — распорядилась Клавка.

Митенька побежал не прекословя.

Вера смотрела на него со смешанным, неопределенным чувством. Она еще помнила, каким оцепеневшим от ужаса Митенька был там, на крыше. Первый раз в жизни он перепугался по-настоящему. И этот испуг, наверное, не скоро пройдет. На дворе одним разбойником станет меньше, и облегченно вздохнут Митенькины родители. И все-таки жалко, что глаза у него стали тусклые и покорные. Страх — не самый лучший учитель…

Вера думала об этом и еще не знала, что главные-то переживания — впереди.

* * *

Уже на лестнице попахивало горелым, а когда они вошли в квартиру, там плавал дымок. Он неплохо смотрелся бы на речном берегу, над рыбацким костром, а в комнате выглядел лишним.

— Ты утюг забыла!!!

Включенный утюг приобрел за это время немыслимую радужную окраску. А подставка, тоже раскаленная, прожгла в Сережкиной рубахе три сквозных дыры.

Загасив мерцавшую искрами ткань, Вера подняла рубаху, расправила.

— Прямо следы от пуль…

— Это уже от снарядов, — сказал Сережка.

— Представляю, как мать обрадуется. Была новая рубашка, не успел надеть, как превратил в лохмотья… Ты думаешь, на кустах рубашки растут? Даром они достаются?

— Вещи надо беречь, — сказал Сережка. — В них вложен труд. Вот будешь зарабатывать, поймешь!

— Ладно. Кланяйся в ноги. На эти дырки я тебе присобачу накладной карман.

— А где возьмешь материю?

— Женская изобретательность не имеет границ. А ты сгоняй пока на чердак, привинти обратно замок. И вообще уничтожь следы.

— Надо ли?

Надо. Чтоб матери с ума не посходили.

Сережка привык ей подчиняться. И он не был упрямым. Но сегодня ему надоело разгуливать нагишом по двору. Это уже смахивало на систему, на какой-то однообразный стриптиз.

— Лучше дождусь, пока ты зашьешь…

— Майки надо под рубаху надевать! — закричала Вера. — Модники! Отправляйся немедленно!

Сережка ушел оскорбленный, сопя от ярости. Наверно, этот гнев и задурил ему голову на ближайшие десять минут…

Вера принесла ножницы, иголку с нитками, попробовала взяться за шитье. Ничего не получалось. Дрожали руки. Она не заметила, когда это началось — еще во дворе или уже в доме, — но руки дергались, будто под электрическим током, и унять их было невозможно.

— Спокойно… — шептала себе Вера. — Спокойно… Все ведь кончилось, все позади…

Надо же, какая ерунда. Страх пережит, можно его забыть. А руки дергаются, будто помнят, как шарили по стене, по холодной скрипучей известке, боясь оторваться от нее…

Неужели и для Веры этот случай не пройдет бесследно? Неужели и в ней что-то сломалось, как сломалось в бывшем разбойнике Митеньке? Что делать, если безотчетный страх будет возвращаться, напоминать о себе, как отрава?

Она не предполагала, что вот так бывает. Что можно бояться не будущего, а прошлого…

Чья-то тень заслонила окно. Вера оглянулась. Хрипло дышащий, с белыми от известки ладонями, вскарабкивался на подоконник Сережка.

Спрыгнул на пол, вытер ладони об штаны. На физиономии — самодовольство.

— Доказал? — спросила Вера.

— Ничего я не доказывал… Просто решил себя проверить… Подумаешь, трудность.

Он лез по карнизику, чтоб себя проверить. Прекрасная цель для героя, самбиста, великовозрастной орясины.

И стоит довольный, ничегошеньки не понимая…

Вера хрястнула его по щеке и заплакала, не сдерживая слез.

* * *

Николай Николаевич заметил Митеньку, бегущего из подворотни с мячом.

— Наигрался? — спросил Николай Николаевич. — Хочешь, научу тебя в шахматы сражаться?

Митенька смотрел безучастно.

— Это превосходная игра! Если заняться ею с раннего возраста, то… х-гм… добьешься особенных успехов!

— Мне надо мячик отдать.

— Неси, а потом возвращайся! Да, кстати, как ты на моем балконе очутился? Помнишь, весной?

— Там лесенка снизу, — сказал Митенька. — И дверка.

— Подожди, это что же — там, оказывается, люк?!

— Люк.

— И ты забрался по лесенке, открыл его и влез на балкон?

— Я больше не буду, — сказал Митенька.

Николай Николаевич растроганно смотрел на него, чувствуя необоримое желание потрепать разбойника по затылку. А над двором опять разнеслось: