Ребята из УГРО - [64]

— Что сидишь как неживая? Наливай людям чай, варениной попотчуй, проголодались, поди, с дороги.

— Благодарствуем. Чаевали под крутым отвалом. Познакомиться вот с тобой хочет наш начальник уголовного розыска, затем и приехали.

— Сам начальник? Так ведь он же еще пацан! — рассмеялся Слепнев. — Или у вас кого постарше на это место не нашлось? Ладно, побеседуем. Выйди, Степанида, на двор.

— Отчего же, пусть сидит, — спокойно сказал Дорохов. — Я действительно хотел с вами поговорить. Удивляюсь вот, вроде вы намного старше меня, человек, как говорится, в возрасте, а терпите, что все вас Юшкой зовут.

Степанида взглянула на мужа и на Дорохова и с явным интересом стала ждать, как повернется разговор.

— Меня хоть как назови, только выпить поднеси, — отшутился Слепнев.

— Ну так я вам сам объясню. Не уважают вас, Слепнев, люди. Председатель колхоза говорит, что вы плохо работаете. Соседи не дружат с вами потому, что вы к ним без почтения. Друзей, приятелей у вас нет.

— Ты, начальник, брось эту канитель разводить. Я ее в разных местах слышал. Раз приехал разговаривать, по делу говори.

— Я и говорю по делу, — спокойно продолжал Саша. — Вот никак не пойму: что, вас медом в исправительном лагере кормили, что вы туда снова проситесь?

— Зря, начальник, тот срок мой вспоминаешь. Мне суд пятерку определил, а я их за три года отбыл. Потому что вкалывал как лошадь. День за два считали, вот и выпустили досрочно.

— Вот видите, — обратился Саша к Степаниде. — За проволокой, да под охраной, ваш муж работал хорошо. Можно сказать, отлично, а здесь, в колхозе, за прошлый год у него всего семьдесят трудодней. Если считать в среднем, то всего один день за шестидневку получится. В лагере бы так работал, по такой арифметике только б через тридцать лет освободился.

— Нет такого закона, чтобы сверх срока держали.

— Ну хорошо, это я так, к слову. А сейчас о другом. Вот вы, Слепнев, сказали нашему инспектору, что по чужим кладовкам да по сараям лазить перестали.

— Что верно, то верно. Как пришел домой, еще и слуха не было, чтобы где что у людей нашкодил, — подтвердил Хлынов.

— И никто не скажет, не обижаю я людей, а если и выпью, дак за свои или за Степахины.

— Людей вы не обижаете, так это со страха. Чего доброго, заявят, а еще хуже — поймают да самосуд устроят. Поэтому вы и решили грабить тайгу. Но браконьерством заниматься не дадим. Не позволим выбивать под корень зверя и птицу. Считайте, что я вас предупредил. Будете продолжать безобразничать — арестуем. И еще — сдайте винтовки. Принесите добровольно.

— Нет у меня винтовок, и ты, начальник, не пугай, в тайге меня еще и поймать надо. Да вот скажи своему Тимохе, чтобы по пятам не ходил. Неровен час, где ни то поскользнется. — Слепнев уже оправился от растерянности и вел себя в своей обычной наглой манере.

— Зря вы угрожаете, Слепнев. Никто вас не боится, со всем сельским активом вам не справиться, а участковому я помогу. Хотелось, чтобы и ваша жена в стороне не оставалась. Для нее-то ведь лучше, когда вы дома, а не в тюрьме.

Женщина горько вздохнула и молча вышла из барака. Участковый инспектор, с интересом слушавший разговор, тоже поднялся.

— Я ведь знаю, Слепнев, почему ты на заимку подался. Решил пантачей погонять. Так учти, что и прошлогодних изюбрей тебе никто не забыл. А в этих местах я все солонцы знаю, и, если хоть где твой след найду, берегись. Ну, бывай, погостевали — и хватит. Поехали, товарищ начальник, солнце-то уж за сопку перевалило.

В километре от заимки Хлынов слез с коня, подождал Сашу, взял оба повода и привязал лошадей к березе.

— Здесь лучше пешими. Солонец тут отменный. Весь зверь с ближайшей округи на него соль лизать идет. Через месяц, а то чуть пораньше у изюбрей панты поспеют. Тогда и начнется отстрел. На наш сельсовет в этом году всего две лицензии дали. Одну Прокофию, а вторую Мишаньке Гостеву, тоже знатный охотник, и все. Слепнев просил, но ему отказали. Он под одну лицензию пяток зверей завалит. Если схватят с изюбрем, он сразу предъявит разрешение на отстрел. А поди узнай, первый это пантач или пятый?

Незаметно Дорохов и Хлынов вышли на небольшую лужайку. Посредине ее была неглубокая яма, заполненная талой водой. Вокруг ямы чернела земля с мелкой, едва пробившейся, но уже истоптанной травой. Мелкие двойные ямочки в форме параллельных запятых оставляли своими копытцами козы. Углубления чуть больше, подлиннее — следы изюбрей. Совсем большие лунки отпечатали раздвоенные копыта сохатого. Хлынов несколько раз обошел солонец, внимательно рассматривая землю, долго разглядывал почву под двумя березами, стоявшими неподалеку, и позвал Сашу:

— Смотрите сюда, побывал уж тут Юшка-то. Видно, собирается ладить лабаз на березах.

Действительно, под деревьями была отчетливо видна свежепримятая легкой обувью земля, вдавленные прошлогодние травинки, сломанные сучки.

— Значит, и винтовка у него где-то здесь, раз пантачей собрался добывать. Промашку мы с вами сделали, товарищ начальник, нужно было перед разговором хотя бы на этот солонец заглянуть. — Хлынов посмотрел на солнце, подкатившееся к горизонту, и предложил: — Если поспешим, то до темноты еще на один солонец успеем. Посмотрим, что и как там, и заночуем на речке. Когда сюда ехали, приметил стожок сена. Будем спать как на перине, и лошадки похрумкают вволю.