Ребята из дивизии «Таран» - [4]

Дома мама спросила меня как-то: «Страшно небось тебе? Дрейфишь, наверное?» А я ей в ответ: «Мне когда страшно, я говорю себе, как ты тогда: «Боишься? Так крути назад!» И выхожу на самую середину крыши!

– Тебе хорошо! – шутливо протянул Женя. – Тебе мама помогает со страхом бороться. А кто же нам, бедным, поможет?

– Сами, сами... Вон вы какие – сила!

– Студенты не подведут! – подал от титана голос Сережка.

Все повернулись к нему, и парень покраснел от смущения: он был не только самый рассудительный, но и самый стеснительный. В Автодорожном институте преподавала математику мать Сергея – Елена Николаевна, и он считал, что в глазах товарищей выглядит этаким великовозрастным маменькиным сынком. Преображался только на лыжне – шел резко, энергично, по-спортивному зло.

Титан наконец-то расшумелся вовсю. Запрыгала крышка чайника.

– Заваркой командую я! – безапелляционно изрек Женя. – Применяю особый, флотский способ. Век не забудете!

– А почему флотский? – тихонько полюбопытствовала Маша.

– Наш поэт-фантазер спит и видит себя морским волком, капитаном дальнего плавания, – усмехнулся Борис. – Земные автодороги он в любую минуту готов променять на великие морские пути.

– Ой-ой, сколько иронии, – отозвался Женя, колдуя с пачкой заварки, кипятком и своей шапкой, прикрывавшей крышку и носик чайника, из которых сочился пар. – Тебя, маловера, я в плаванье не возьму, это уж точно! А вас, девушки, непременно приглашу...

– Спасибо, но мы влюблены в авиацию, – развела руками Наташа.

– Ну что ж, насильно мил не будешь. В таком случае прошу хоть чайку отведать...

Леня смотрел на ребят и удивлялся, что еще сутки назад все они были в своем институте. Директор, к которому заглянули попрощаться, послал их на физкультурный склад. Там им выдали лыжные костюмы, ботинки, белые свитеры. Все тут же обрядились и пошли улицей Горького.

В Елисеевском на все деньги купили трюфелей и печенья. Машин на улице не было, и друзья шагали по самой середине, жевали сладости, пряча за шутками волнение. Потом Леня и Женя затянули всем знакомую песню из радиоспектакля «Три мушкетера»:

Смерть подойдет к нам,

Смерть погрозит нам

Острой косой своей –

Мы улыбнемся, мы улыбнемся, мы улыбнемся ей.

Скажем мы смерти ласково очень,

Скажем такую речь:

«Нам еще рано, нам еще рано, нам еще рано лечь!»

Самым трудным было прощание с родными. Сборы, напутствия, пожелания... И, конечно, слезы, слезы. Куда от них денешься?

После этих сцен путь на «Трубу» показался совсем коротким! Борька, нагнавший их, рассказал, что творилось у него дома при расставании – ну, чисто по Шолом-Алейхему! Отец и мать все отлично понимали: страна в опасности, ее необходимо защищать и их сын естественно, самый красивый, вместилище абсолютно всех талантов, конечно, должен идти на фронт. Но, как только тот направлялся к двери, они с криками вцеплялись в него. Еле вырвался!

Потом был ночлег на Трубной, в Доме крестьянина... Темнота, продырявленная огоньками папирос... Тишина, раздвигаемая взволнованным шепотом...

А теперь близится первый походный ночлег!

Девушки поднялись и стали прощаться.

– Спасибо за флотский чай, за беседу... Может, мы когда-нибудь соберемся вот так же и станем вспоминать про наши бои и походы? – мечтательно сказала Наташа. – Ну, те, что нам предстоят... Все тогда будет важно! Каждый пустяк!

Леня смотрел на нее, слушал и думал: «Где я мог видеть эту девушку? Вроде бы мы первый раз встретились! Но что-то есть в ней неуловимо знакомое: не то в лице, не то в голосе...»

Так и не вспомнив, Леня покопался в своем вещмешке и вытащил толстую тетрадь в красной обложке.

– Вот, отдаю на общее благо. Думал свой кондуит вести, но вместе интереснее. Станем коллективным Пименом-летописцем, а? Чтобы ни одна мелочь не забылась.

Идея понравилась. Но осуществлять ее взялись лишь в Тушино, куда части прибыли на обучение. И то не сразу. Там пулеметчики получили наконец «максимы» и приступили к стрельбам.

А в свободное время приспосабливали к житью доставшееся им помещение клуба. Строить нары принялись Сережа и Леня, руководить вызвался Борис. Они и так и эдак комбинировали, перекладывая на полу сцены длинные и короткие доски, толстые бруски, а язвительный Женька от души потешался над ними.

– Борь, что у тебя было по сопромату? Если не с первого захода сдал, лучше отступись! Не то погубишь наши молодые жизни еще до фронта...

– Эй вы, архитекторы! Чертеж сделали? Как же вы без кульмана? Рисуйте тогда у Борьки на спине: она у него – что столешница!

– Серега, смотри, пальцы расплющишь! Кто же так молоток держит, горюшко мое?

– Ленька, Ленька, что ты нагородил? Это же не нары для советских бойцов, а какая-то ночлежка! Думаешь, если на сцене доски сколачиваешь, так надо декорации к «На дне» сооружать?

Под эти бесконечные вопли, которые явно пришлись по вкусу всей роте, нары в конце концов были построены. Для испытания прочности на них взгромоздился взвод, а вниз, под нары, были посажены двое – Борис, «автор проекта», и тот, кто больше всех мешал, – Женька.

Он, правда, сопротивлялся, кричал, что только его «действенная критика» помогла завершить все вовремя, что гонение на нее – последнее дело... Но ничего не помогло.